В это время ее со всех сторон обступили жители деревушки, жестами и возгласами выражая самое дружеское расположение.
Элен всегда была уверена, что наделена исключительными достоинствами, должными располагать к ней людей с первого взгляда. Но сейчас — разумеется, лишь по особенной скромности — предположила, что симпатия к ней вызвана антипатией к «столичному гостю». Похоже, тот, даже не особенно стараясь, успел восстановить против себя абсолютно всех.
Увы, воспользоваться его оплошностью Элен не могла. Не знала языка и вдобавок, как успела уже обнаружить, оставила дома диктофон. Вне себя от досады, Элен проклинала собственную забывчивость, а также лень Патриции, отказавшейся расследовать такое интересное дело.
Пока Элен нежнейшими улыбками благодарила жителей деревни за участие, местный полицейский, судорожно вытиравший платком багровую физиономию, сунул скомканный платок в карман, посовещался о чем-то с маленьким сморщенным старичком и тронул Элен за локоть:
— Пожалуйста, мадам… Подождите…
Элен окинула его быстрым взглядом. Толстяк тяжело дышал, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, он бал тишайшим, кротчайшим существом, за всю жизнь мухи не обидевшим. И такое двойное потрясение, как убийство и визит высшего начальства, гибельно сказалось на его самочувствии.
Элен ободряюще улыбнулась. Толстяк втянул живот и расправил плечи. А затем неожиданно разудалым жестом сдернул фуражку и ударил ею по колену. Элен сразу поняла, что в жилах почтенного служителя закона взыграла кровь гордых восточных князей, и приготовилась к событиям необыкновенным.
Полицейский отворил дверь чайного домика, в который ни в коем случае не должен был впускать посторонних.
— Пожалуйста, мадам. Войдите, — выпалил он одним духом и сам, кажется, испугался собственной смелости.
Элен вознаградила его взглядом. Полицейский вновь приосанился и победно посмотрел на жителей деревушки. Те чуть не рукоплескали.
И Элен, сопровождаемая полицейским, вплыла внутрь чайного домика.
Ей пришлось на минуту остановиться — так внезапен был переход от ослепительного солнца улицы к полумраку чайного павильона. Когда же очертания предметов приобрели ясность и четкость, глаза Элен изумленно расширились. Каким чудом удалось создать в тайанском доме, бедном вещами, такой поистине вопиющий беспорядок? Преступник явно не щадил силы. Циновки, устилавшие пол, были сбиты в кучу. Дверцы шкафов распахнуты. Посуда выброшена на пол и почти вся перебита. Коробка с кисточками и ручками раздавлена, точно на нее наступили в спешке. Большой ларец для письменных принадлежностей опрокинут; листы бумаги разлетелись по комнате, словно кто-то в злобе поддал ногой всю пачку. Но больше всего поразило Элен то, как обошелся преступник с запасами чая. Не ограничился тем, что перевернул полку с большими нарядными коробками. Нет — коробки были открыты и чай высыпан на пол. Десятки различных сортов зеленого и черного чая смешались, образуя причудливый узор.
В комнате стоял еле различимый аромат миндаля, вишни, лимона и особый, терпкий запах свежего чайного листа.
Полиция еще могла сомневаться относительно личности убийцы и его намерений, но Элен уже вынесла приговор: «Маньяк».
Наверху, в личных комнатах хозяйки, тоже царил беспорядок, но все же несравнимо меньший. Здесь, похоже, преступник действовал не торопясь. Вещи из шкафов не выбрасывались, а вынимались; керамический сервиз не был грохнут об пол, а аккуратно переставлен. Элен задалась вопросом: злоумышленник почему-то не спешил? Или просто еще не пришел в состояние неистовства?
Полицейский, тяжело сопевший за спиной Элен, коснулся ее руки и указал в угол комнаты. Там на полу лежала открытая лаковая шкатулочка, а в ней — два золотых кольца и серьги с крупными жемчужинами. Элен застыла от изумления. Если в доме побывал вор, то забыл прихватить самое ценное. «Впрочем, понятия о ценном у европейцев и тайанцев расходятся. Возможно, он удирал, благоговейно прижимая к груди какой-нибудь ржавый треножник, славный лишь тем, что служил опорой самому великому Токе!»?
Элен изо всех сил пыталась вспомнить, как по по-тайански звучит слово «вор». Спросила:
— Кража? Это кража?
— Мут.
«Мут — убийство».
— Нет, это я знаю. Мут. Но, кроме того, кража?
Полицейский неуверенно повел плечом, не поняв вопроса. Потом кивнул в сторону маленького акварельного портрета, висевшего на стене:
— Мут. Тя-ю.
«Вот она, хозяйка». Со стены смотрела на Элен молоденькая женщина — загорелая, черноглазая, смеющаяся. Одной рукой она придерживала соломенную шляпу, слетавшую от порывов ветра. Другой — призывно махала кому-то. Портрет был поясным, но Элен не могла избавиться от чувства, будто женщина приплясывает на месте — от нетерпения и переизбытка сил. Напоенная солнцем картина, казалось, озаряла всю комнату. «И теперь эта женщина мертва. Мертва не потому, что настал ее час — кожа сморщилась, волосы обесцветились, губы провалились. И не потому, что радость ушла из ее сердца, веселый блеск — из глаз. Просто оказалась на пути какого-то негодяя».
Элен почувствовала, что задыхается от злобы. Теперь она знала, что не успокоится, пока не докопается до истины. А порадует это столичную полицию или нет — ей все равно.
Повернулась к терпеливо дожидавшемуся полицейскому:
— Спасибо.
Тот повел ее вниз. И там вдруг, знаком предложив обождать, встал, прижавшись к стене. Элен поняла, что так прятался убийца, ожидая, пока хозяйка войдет в дом. Затем увесистый полицейский с необыкновенным проворством изобразил, как тя-ю переступает порог. Элен пожалела, что человек этот служит в полиции, а не на сцене. Он весь преобразился — куда девалась одышка и грузная поступь. Даже живот как будто втянулся. Полицейский не вошел — впорхнул в комнату и остановился, нащупывая выключатель. И в это время убийца ринулся к жертве и схватил ее за горло. Сумочка выпала из ослабевшей руки тя-ю. Потом убийца беззвучно и осторожно опустил на пол тело хозяйки.
И продолжал заниматься тем, ради чего пришел! Грузный полицейский, опустившись на корточки, зачерпнул горсть чая и медленно разбросал, показывая, что тело хозяйки было засыпано чаем. Значит, коробочки вскрывались уже после преступления!
Тя-ю мертвая лежала в углу, а убийца продолжал рыться в ее вещах! Только теперь очень спешил. Вот почему наверху все было аккуратно переложено, а внизу — расшвыряно кое-как. Убийца торопился, боясь, что его застигнут.
Похоже, убийство не было заранее запланированным. Преступник не имел оружия — или не пожелал им воспользоваться. Услышав, что тя-ю открывает дверь, притаился. Потом напал. Тя-ю поплатилась жизнью за то, что неожиданно вернулась в свой дом.
Элен почувствовала, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Полицейский отворил дверь.
Ветер гнал по дороге сухо шуршавшую листву, шумело море. Жители деревеньки уже разбрелись по своим домам. Лишь несколько человек — самых ярых приверженцев грозной блондинки — дожидались выхода Элен. Тотчас обступили ее, чего-то настойчиво требуя. Элен напряженно вслушивалась. Чаще всего повторялось слово «юни» — «писать». Наконец Элен поняла. Рыбаки хотели, чтобы она написала о злодействе, свершившемся в их тихой деревеньке.
— Да. Я напишу. Юни. Напишу, — сказала Элен. А про себя добавила: «Но прежде — найду убийцу».
Напоследок сделала еще несколько снимков жителей деревни. Фотографировать в доме не решилась, чтобы не подвести добродушного толстяка полицейского. «Столичный гость» мог еще о себе напомнить и потребовать-таки кассету.
Подумав об этом человеке, Элен неожиданно улыбнулась. Она не сумела бы сказать точно, что именно отличало его от остальных. Во всяком случае, «столичный гость» выделялся не только ростом, одеждой и начальственным тоном. Чувствовалось в нем что-то особенное. Скрытая сила, внутренний огонь. Так что за это можно было простить даже его вспыльчивость. Вздумай «столичный гость» явиться с извинениями, был бы встречен Элен весьма благосклонно…