На Марфутке сарафан и рубашка синяя. Передник она подвязывает по-бабьи, под мышками, чем и смешит Павку. Подумаешь, задаваха какая выискалась, под взрослую ладит себя и довольнехонька! На голове у Марфутки вылинявший платочек с голубыми разводами. Внешне она девка статная и красивая: коса черная, брови тонкие, коромыслицем, а глазища цыганские, с блеском, с шалостью… И не поймет никак Павка, чего же больше в них — лукавства, грусти, задора ли? Эти Марфуткины глаза больше всего и смущают его, оттого он так старательно и ворошит по грохоту железным скребком накидываемый Марфуткой песок, дробит ссохшиеся в песке комья глины, ловко подхватывает рукой и откидывает с грохота камни-окатыши, галю крупную, одновременно зорко следя за тем, чтобы вода поступала на грохот ровной струйкою. Заметив в песке кристалл горного хрусталя, цветной камешек, Павка берет его аккуратненько, осматривает и откладывает в растущую кучку камней прямо тут же, подле вашгерда. А сам нет-нет да и посмотрит на стройные, загорелые ноги Марфутки, на подоткнутый подол сарафана…
Фекла — на сносях. Работать ей тяжело. Она то и дело покусывает нижнюю губу, стонет, морщится, хватается руками за свой огромный живот. Из-под выгоревшего до белизны платка то и дело выбиваются начавшие прежде времени седеть волосы. Павка и Марфутка жалеют несчастную. Но на все их уговоры присесть и передохнуть Фекла с испугом отмахивается:
— Да вы чо, милые? А урок-то наш?
Иногда ей бывает совсем уж невмоготу, и тогда она, с мучительным стоном подхватив живот, опускается подле вашгерда. Посидит так пару минут, помучается, хлебнет воды из туеска и опять за скребок или лопату, с трудом поднявшись на ноги.
Снова подъехала таратайка, и Павка с Марфуткой быстро выгрузили из нее песок. Подвозчику нет и семи лет, но он, сидя верхом на лошади, ловко с ней управляется. Это сын Феклы, Захарка, — белобрысый, веснушчатый, толстогубый и курносый малец. С утра и до вечера он канючит: «Ма-ам, хле-еб-ца да-ай!»
Павку с Марфуткой это злит. Но они сдерживаются.
— Давно ли я тебе давала кусок?! Подумал бы сам: откуль у нас эсколь хлеба-то? Просишь и просишь без передыху… — слабо журит Захарку изможденная мать и тут же лезет мокрой грязной рукой в кошелку, чтобы отломить от краюшки кусочек. Сама она хлеб почти не ест, а довольствуется вареной репой и луковкой. Хлеб же весь скармливает Захарке.
— Ма-ало-о… Дай иш-шо-о… — канючит тот.
— Потерпи. Скоро полдничать будем. Онтипко вон помладше тебя, а не надоедает так…
— Посоли-и!
— Ну и шмыгало же ты, Захарушко! Обопьешься ведь!
Фекла солит хлеб и протягивает сыну. Тот с жадностью хватает его, откусив, торопливо жует, но ныть не прекращает:
— Невдосо-оль…
Марфутка прыснула в кулак, а Павка на этот раз не сдержался.
— Ты, тетка Фекла, нашоркай ему солью язык — надолго хватит! Не будет просить столько-то.
Но Фекла не понимает шуток и норовит оправдать сына.
— Да ты чо? В работе-то кому хошь будет есться. А ведь он ишшо дитятко малое, неразумное…
Зато второй возница в артельке, Антипка, — полнейшая противоположность Захарке. Антипке всего лишь шесть лет. Но в повадках и характере он копирует взрослых. Антипка словоохотлив и постоянно привозит к вашгерду приисковые новости. На Марфутку он поглядывает с напускной строгостью.
Антипка любит свою сестру как-то по-своему, затаенно, со скрытой нежностью. Вот и теперь, доставив после Захарки песок, он первым делом осведомился:
— Ты, сеструха, не притомилась ишшо? Отдохнуть бы тебе. Пашке вон чо, он как боров здоров, ему хоть сколь песку-то на грохот набрасывай — перемолотит!
Глаза у Антипки, как у Марфутки — большие, широкие. Глядя на сестру с высоты коня, он, как и его отец, поводит бровью, слова выговаривает неторопливо, с достоинством. Хотя и страшно ревнует он свою сестру к Павке, но норовит это скрыть. Поэтому и Павку как бы старается не замечать, не вступает с ним в разговоры. Зато Феклу, как сестру, журит постоянно. Заметив, как Фекла выронила скребок и обхватила, застонав, руками живот, Антипка нахмурился: