Гарантий на сто процентов, что все это удастся осуществить, нет. Но почему не попробовать? Сперва следует собрать все, что имеется из литературы по данной теме. Само «Положение», учрежденное приказом министра 6 июля 1863 года, найти будет не так трудно. Наверное, и положение о прусских судах чести отыщется.
С юных лет у Флорентия Павленкова крепло убеждение: раз для осуществления какой-либо благовидной идеи требуется приложить определенные усилия, то, не откладывая, нужно приниматься за дело. Искать, добиваться, писать. Другими словами, работать.
Вот и сейчас, спустя несколько дней, ему удалось в Киеве разыскать все постановления о печати. Читал сосредоточенно. А это вот положение, содержащееся в новых законодательных актах о печати, даже выписал. Вдруг окажется полезным! «Не вменяется в преступление и не подвергается наказаниям обсуждение, как отдельных законов и целого законодательства, так и распубликованных правительственных распоряжений, если в напечатанной статье не заключаются возбуждения к неповиновению законам, не оспаривается обязательная их сила и нет выражений, оскорбительных для установлений властей».
«Но я и не буду трогать власти, — решает Павленков. — Мне хочется взывать к совести, к разуму. Причем одних только офицеров. Да и не все законы стану обсуждать. Всего лишь один — о судах чести, как их именуют в Пруссии.
Не так давно, помнится, что-то промелькнуло в журналах об этих судах. Постой, где же это? А не в “Отечественных записках”? Большая такая публикация…»
Через некоторое время Павленков, сидя за письменным столом, уже открывал третий номер «Отечественных записок» за 1863 год. В пространной статье г-на Фалецкого «Прусские суды чести. Возможны ли они у нас?» подробно цитировались все постановления, определяющие порядок действия прусских судов чести.
Вот и представляется возможность сопоставить наши суды общества офицеров с прусскими. Можно будет прямо указать, где и что не так. Мы и не будем порицать наших порядков, а лишь порассуждаем как бы на отвлеченные темы. По ходу можно будет сказать о многом…
В брошюре «Наши офицерские суды, их несостоятельность. Примеры. Необходимость дополнений и изменений» Ф. Павленков и высказывает немало мыслей, которые, казалось бы, относятся к характеристике прусских порядков, но одновременно, обладая огромною обобщающею силой, заставляют задуматься о состоянии дел в собственной стране. «Чем обширнее власть, тем она более должна быть ограждена гарантиями в справедливом и законном ею пользовании; тем менее должно быть в ней произвола и более разборчивости», — подчеркивает автор брошюры.
Называя опасные симптомы в Пруссии, автор стремится донести их суть до сознания и соотечественников, дабы каждый из них смог поразмышлять о положении дел у себя в стране, в своей воинской части, в своем учреждении, смог соотнести всю эту мерзость с нашими общими проблемами. Неужели настанет время, когда само понятие «честь» ничего не будет значить для офицера, гражданина? Когда он легко, без малейших мучений совести сможет сказать на «белое» — «черное», давать клятву в заведомо ложном? Что же произойдет с обществом?!
Этими вопросами задавались в те годы многие честные люди России. Современник событий П. А. Кропоткин в своих «Записках» свидетельствовал: «В это время развивалось сильное движение среди русской интеллигентной молодежи. Крепостное право было отменено. Но два с половиной века существования его породило целый мир привычек и обычаев, созданных рабством. Тут было презрение к человеческой личности, деспотизм отцов, лицемерное подчинение со стороны жен, дочерей и сыновей. В начале XIX века бытовой деспотизм царил во всей Западной Европе. Массу примеров дали Теккерей и Диккенс, но нигде он не расцвел таким пышным цветом, как в России. Вся русская жизнь: в семье, в отношениях начальника к подчиненному, офицера к солдату, хозяина к работнику — была проникнута им. Создался целый мир привычек, обычаев, способов мышления, предрассудков и нравственной трусости, выросшей на почве безделья. Даже лучшие люди того времени отдали широкую дань этим нравам крепостного права. Против них закон был бессилен. Лишь сильное общественное движение, которое нанесло бы удар самому корню зла, могло бы преобразовать привычки и обычаи повседневной жизни. И в России это движение — борьба за индивидуальность — приняло гораздо более мощный характер и стало более беспощадно в своем отрицании, чем где бы то ни было. Тургенев в своей повести “Отцы и дети” назвал его “нигилизмом”».