Тогда в Киеве, у Днепра, когда понял, что военная служба, где, казалось, можно будет принести пользу Отечеству, это вовсе не то идеальное место, о котором мечтал с друзьями, Флорентий решает твердо: нужно пойти к самым юным, учить их так, как их учил Лавров! Честных и чистых год от года будет становиться все больше. Они начнут теснить всех тех, кто ныне попирает закон, погряз в коррупции, предал идеалы чести и свободы. Как наивны были эти надежды! В Петербург Павленков и отправился с единственным намерением добиться права преподавать в военной гимназии. Быть, как Лавров! Правда, напрасными оказались старания юноши. Нашелся предлог для отказа в праве избрать жизненную дорогу, которая, как тогда ему представлялось, отвечала бы призванию — учить молодых, открывать им путь к свету знаний.
Несмотря на эту неудачу, Флорентий Федорович через всю жизнь пронесет верность этой избранной в юности цели. Он и издателем станет с заметным педагогическим креном. И азбуку собственную подготовит, будет издавать труды виднейших педагогов своего времени. По прибытии в ссылку, в Вятку, Павленков сдружится с Блиновым. А самое любопытное — вокруг него там начнет группироваться радикально настроенная местная молодежь, в частности вятские семинаристы. Полиция тогда очень встревожилась, когда обнаружилось это общение молодежи с политическим ссыльным! А семинаристы потянулись к нему и Португалову, ибо истосковались по свежим мыслям в своем захолустье. Для Флорентия Федоровича встречи эти значили тогда, пожалуй, больше, чем даже для молодых людей. Обретала смысл сама жизнь, ибо можно было хоть частичку своих дум, того, о чем мечталось, вложить в эти пытливые души, заронить там искру, подобную той, что зажег в его сердце не так много лет назад Лавров.
«Думаю, что по отношению ко мне было нечто в том же роде, — писал в своих воспоминаниях С. Л. Швецов. — Он, вероятно, видел во мне подходящий объект для пропаганды и конспирации. А конспиратор он был упрямый, я его даже как-то представить себе не мог без конспирации, бывшей, по-моему, его “второй натурой”. Отношения у нас были очень хорошие, почти дружеские, если этим именем позволительно называть отношения между почти стариком, каким выглядел Флорентий Федорович, и безусым юношей, каким тогда был я». И чуть ниже добавлял: «Свои излюбленные мысли он старался проводить в юную среду, среду духовно неокрепших, еще ищущих знания, и вся его издательско-литературная деятельность направлена была на воздействие на эту именно среду».
Уже будучи тяжело больным, Павленков не теряет интереса к происходящему в обществе. Он пристально следит за всеми новыми течениями в освободительном движении страны, его привлекают самые радикальные идеи. «Кажется, теперешние “беспорядки” представляют собой только начало столь долго задержавшегося движения, — писал Флорентий Федорович Р. И. Сементковскому 13 февраля 1895 года, — и мы находимся, так сказать, накануне весьма серьезных затруднений. Опыт показал достаточно ясно, что арестами и ссылками нельзя парализовать недовольства, а, напротив, можно только обострить его. Но так как к урокам опыта мы не питаем особой склонности, то противная сторона наверно обратится к своему прежнему излюбленному оружию форсированию репрессий и “с ихней помощью” доведет дело до вооруженных сопротивлений, выстрелов, динамита… регентства. Ну, а тогда заварится такая каша, что теперь даже трудно себе и представить, чем она будет пахнуть».
19 февраля 1899 года Флорентий Федорович просил Н. А. Рубакина проинформировать его о выступлениях студенчества в России. «В русских газетах, — писал он, — нет никаких известий о студенческих волнениях. Не сообщите ли малую толику, что Вам известно».
Чутко прислушивающийся к малейшим колебаниям общественной мысли, в последние годы своей жизни Флорентий Федорович не мог остаться в стороне от получившего все больший размах вовлечения юношества в политическую жизнь страны. Именно молодое поколение имел в виду Павленков, когда задумывал и свою биографическую библиотеку.
Прочитав письмо из Тифлиса от одного из авторов библиотеки «Жизнь замечательных людей» В. В. Берви-Флеровского, делившегося оригинальными мыслями относительно истории общественных движений в Европе и Америке, о роли отдельных личностей в них, Флорентий Федорович отвлекся от сиюминутных забот и сам попытался окинуть взором собственную эволюцию взглядов на острейшие противоречия, которые переживала современная Россия. И обнаружил существенную перемену в своих представлениях о терроре как практике, способе борьбы за утверждение в жизни народа более справедливых устоев. Нет, эта мера, которой отдал дань увлечения в молодые годы, не приносит желаемых результатов. Кроме ожесточения репрессий властей, закручивания гаек, сворачивания даже малейших свобод, трагедии личностей талантливых молодых людей, ставших на заведомо ложный путь борьбы, она ничего не дает народу. Осчастливить его одним ударом, выстрелом, бомбометанием по чьему бы то ни было мановению невозможно. И питать такие иллюзии — только наносить вред благородным устремлениям тех, кто хочет и искренне стремится работать во имя желаемых изменений на родной земле.