— Товарищ партейный, — позвал Потупчик, — ужин-то стынет… Ну-ка ребята! Совсем заговорили человека!
— Иду, иду, дядя Василь, — поднимается Дымов. — Так ты, Паша, скажи об этом отцу. Пусть поможет вам открыть избу-читальню.
Павел молчит.
— Не забудешь?
— А вы… товарищ Дымов… сами ему скажите…
— Почему так?
Павел снова молчит. Потупчик говорит негромко:
— Он с отцом не в ладах.
— Не в ладах?
— Да, ему от отца доставалось… Мне тут по соседству видно… Так, что ли, Пашка? Я помню, он тебя крепко отхлестал, когда ты в пионеры записался.
Дымов быстро обернулся к Павлу и внимательно посмотрел в большие чёрные глаза смущённого мальчика.
— Так он тебя бил, Паша? — тихо спросил Дымов.
Павел наклонил голову, невнятно пробормотал:
— Ничего не бил… дядь Вася… чего ты… — И вдруг оживился. — Товарищ Дымов, а вы вчера говорили, что дадите нам лозунги, чтобы мы написали. Помните, про хлебозаготовки и про колхозы?
Уполномоченный серьёзно посмотрел на Павла, соображая что-то.
— Дам, Паша… Вот поужинаю и напишу. Подожди минутку.
Ребята проводили глазами Дымова и Потупчика, уселись на крыльце. Уже совсем стемнело, в избах засветились окна. Тихо в деревне.
— А дождь и впрямь собирается, — вздохнул Яков и вдруг прислушался.
— Ой, ребята, пропал! Мать зовёт. Иду-у, маманька!
Он перемахнул через забор и скрылся в темноте.
Павел и Мотя сидят молча.
— Паш… — шепчет Мотя.
— А?
— Ты про что думаешь?
— Да так… — неопределённо повёл он плечом.
— А я тоже люблю думать… Про всё, про всё! Знаешь, когда хорошо думается? Когда спать ложишься… Правда? А тебе сны снятся?
— Снятся.
— Мне раз приснилось, что в Герасимовке дома стеклянные и электричество.
Павел с интересом взглянул на неё, убеждённо сказал:
— Электричество на самом деле будет. Помнишь, Зоя Александровна говорила, что в каждой деревне электричество проведут. Вот только колхоз сначала надо.
— Только домов стеклянных не будет — побьются… — Мотя глубоко вздохнула. — Паш, а один раз ты мне приснился…
— Я?!
— Ага. А я тебе никогда не снилась?
— Не… — помолчав, ответил он.
На огороде залаял пёс.
— На кого это Кусака? — Мотя вскочила, придерживая на коленях платье. Она исчезла за избой, но Павел слышал её тоненький голосок:
— Кусака, Кусака! На, на! Кому говорю!
В небе загромыхало. Тяжело дыша, девочка прибежала к крыльцу.
— Кто бы это был, Паш? По огородам пошёл, быстро так…
Павел приподнялся.
— Куда?
— Да разве ж разберёшь в темноте? Вроде к вашему огороду. Да ты сиди…
— Бежать пора, — он встревоженно вглядывался в темноту, — а то мать заругает.
На крыльцо вышли Потупчик и Дымов.
— Вот и я думаю, товарищ Дымов, — громко говорил охотник, — ежели у нас, как ты рассказываешь, колхоз будет да пни выкорчуют, так великое это дело!
— Переменим соху на плуг с трактором, дядя Василь.
— А я трактористкой буду! — сказала Мотя. — Только я трактора не видела.
— Увидишь, Мотя! Обязательно… Ого! — воскликнул Дымов, взглянув на загремевшее небо.
Девочка рассмеялась:
— И у Кулукановых никто батрачить не будет.
— У Кулукановых?
— Да, товарищ квартирант, — оживился Потупчик. — Арсений — последний из этого проклятого рода остался… Лучшую землю забрал себе, заешь его гнус! Такой кулачище! Я у него пять лет, почитай, за харчи батрачил… Да разве я один?
— Хм!.. — Дымов казался очень заинтересованным. — А ведь в сельсовете этот человек кулаком не числится. Так и записано: середняк Кулуканов Арсений Игнатьевич. Подожди-ка, у меня, кажется, список населения есть. Ну-ка, пойдём к свету, дядя Василь.
Они снова ушли в избу. Мотя взглянула на Павла.
— Ты слышал, Паш? Что это твой отец Кулуканова середняком считает?
— Сейчас хлынет, — уклончиво ответил Павел, глядя в небо. — Я побегу.
4
Среди ночи Василий Потупчик проснулся от стука в дверь. С фонарём вышел в сени, спросил сердитым басом:
— Кого там черти носят?
— Пусти, дядя Вася…
— Пашка?
— Я…
Потупчик загремел запорами и, осветив мальчика фонарём, качнул головой.
— Э, парень, да что с тобой? Белый, как смерть!
— Где… Дымов?
— Спит. Где ему быть?
Потупчик ввёл Павла в избу. Из соседней комнаты, наскоро натягивая рубашку, выглянул Дымов. Кутаясь в одеяло, пришла сонная Мотя. Все молча, с изумлением, смотрели на Павла. Дымов шагнул к мальчику:
— Что случилось?
Павел разжал кулак, протянул бумажку. Уполномоченный, нагнувшись к фонарю, быстро пробежал её глазами.
УДОСТОВЕРЕНИЕ
27 июля 1932 года
Дано сие гражданину __________ в том, что он действительно является жителем села Герасимовки, Тавдинского района, Уральской области, и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению — бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.
Председатель сельсовета
Т. С. Морозов.
Павел силился что-то сказать — не смог. Дрогнула родинка над правой бровью.
— Эти… бумажки… отец продаёт врагам… Сосланным кулакам с Кубани…
Дымов несколько секунд удивлённо смотрел на мальчика, потом обнял его, мокрого и дрожащего. И Павел прижался к большой груди этого человека, мало знакомого, но такого родного и близкого.
— Дяденька Дымов… дяденька Дымов… — шепчет он, задыхаясь от рыданий.
Дымов торопливо гладит его по голове, по мокрой спине и говорит глухо:
— Не надо, Паша… ну не надо, мальчик, — и чувствует, как у самого глаза становятся влажными… — Ну, не надо, Паша! Ты… ты ведь настоящий пионер!
5
Был праздничный осенний день. На улице толпились девушки и парни. Павел, передав Якову дежурство по избе-читальне, побежал домой. Идя по улице, он чувствовал, что его провожают взглядами, перешёптываются.
С тех пор, как суд приговорил Трофима Морозова к десяти годам тюрьмы, Павел никогда не может пройти незамеченным. Правда, не ругают его в деревне за то, что раскрыл преступление своего отца, даже начали почётно называть «Пашкой-коммунистом». Но всё равно тяжело ему чувствовать на себе эти постоянные любопытные взгляды.
Приятели заметили, что Павел стал молчаливей, задумчивей, словно повзрослел сразу.