— Вот так написала! — пропищал Федя.
— А ты-то откуда знаешь, как надо! — огрызнулась Мотя. — Во втором классе только учиться будешь… Я сейчас поправлю, Зоя Александровна.
Павел протянул учительнице скомканный листок.
— Зоя Александровна, поглядите, что нищенка по деревне разбросала.
Учительница быстро пробежала записку глазами и весело рассмеялась:
— Какая глупость!
— Зоя Александровна, — сказала Мотя, метнув короткий взгляд на Якова, — а есть, которые уже переписали по семи раз!
— Молчи! — цыкнул Яков, краснея. — Вот я тебе дам!
Учительница молчала, думала о чем-то. Лицо ее было серьезно. Наконец она внимательно посмотрела на пионеров.
— Всеми средствами пользуются враги, ребята! Знают, что еще темных людей много… Вот что… Даю вам боевое пионерское задание: надо все эти записки собрать по дворам. Я напишу об этом в газете. А потом еще на собрании расскажем… Пошли!
Неподалеку от избы-читальни, посреди улицы, с гармошкой в руках стоял Данила, окруженный приятелями. Увидев учительницу, скривился в улыбке, выплюнул на землю дымящуюся папиросу.
— Наше вам с кисточкой, Зоя Александровна!
— Все балагуришь? — сухо сказала она и прибавила: — Я вот что хотела сказать тебе, Данила: ты не обижай Павлика! Мне дети передавали, что ему от тебя прохода нет.
— Наговоры, — усмехнулся он, перебрасывая всхлипнувшую гармонь с руки на руку.
— Смотри! Услышу еще раз — в милицию сообщу.
— Что вы, Зоя Александровна! Я скоро приду к вам в комсомол записываться. Вы, говорят, комсомольскую ячейку организуете?
— Ну, неужели придешь? — сердито сказала она. — А тебя в комсомоле ждут не дождутся!
Данила глуповато хохотнул, глядя вслед удаляющейся учительнице, рывком растянул запевшую все лады гармонь.
ГЛАВА XI
У КОСТРА
Под воскресенье ребята пошли на озеро удить рыбу. Запаслись едой, теплой одеждой: решили ночевать на берегу.
До озера несколько километров. По дороге девочки пели песни, бегали между деревьями, пугая белок, аукались. Они шли без сетей и удочек — какие из девчонок рыболовы! Взяли их, чтобы за костром следили да уху варили.
Одна Мотя несла удочку на плече. Она — как мальчишка, даже стрелять из ружья умеет: отец выучил.
Был погожий день. Солнце, уже не горячее, но по-прежнему яркое и ласковое, плыло над тайгой, пробивалось светлыми полосами и пятнами сквозь чащобу и бурелом, сверкало на полянке.
Павел и Мотя шагали позади всех, о чем-то совещаясь. Яков сначала обиделся, что они не позвали его к себе, потом ухмыльнулся, зашептался с ребятами. Они остановились под старой сосной и вдруг нестройно запели:
Тили-тили тесто,
Жених и невеста.
Тили-тили тесто,
Жених и невеста.
Со смехом сбежались девочки. У Моти мелко задрожали пухлые губы.
— Дураки! Сами вы женихи! — она расплакалась.
Девочки, посмеиваясь, стали ее успокаивать:
— Брось, Мотя, да они же просто так, балуются…
Мотя всхлипывала:
— Они думают… как идем вместе, так, значит… жених и невеста… Дураки! Все пионеры… дружить должны!
Павел, красный, подошел к Якову.
— Это ты придумал?
— Ничего не я…
— Врешь, ты! Вот набью тебе шею, тогда узнаешь, — он сказал это довольно миролюбиво. Ему самому было немножко смешно.
— А у тебя, это самое, секреты от друзей завелись?
— Дурень, да ты знаешь, про что она говорила?
— Про что?
— Вот нарочно не скажу, потому что ты дурак. — Он подумал и прибавил: — На озеро придем, тогда скажу.
Якова мучило любопытство, но виду он не подал и до самого озера шел рядом с Павлом, посвистывая и балагуря: хотел загладить вину. Когда пришли, Павел ничего не сказал — должно быть, забыл. Разъехались на лодках ловить рыбу и купаться.
Вода в озере холодная, чистая. Если всмотреться, можно увидеть илистое дно, зеленые лапчатые водоросли, мелких рыбешек, которые сверкают под лодкой.
Летом из разных лесных деревень на озеро приходит много рыболовов, и на его берегах по ночам горят костры, будто в огромном цыганском таборе. Озеро большое — всем места хватает.
Яков раньше всех вернулся к костру, у которого хлопотала Клава Ступак — она варила уху. Он свернулся у костра и задремал.
Павел окликнул его с лодки:
— Яшк!
— Спит он! — крикнула Клава. — Хоть стреляй над ухом — не проснется.
— Вот соня! — Павел выбрался из лодки, присел возле Якова на корточки. — Яшк!
Клава улыбалась, помешивая уху.
— Его мать жаловалась в прошлом году: утром, говорит, в школу не добудишься.
Павел запел шутливо:
Зыбаю, позыбаю,
Пошел отец за рыбою,
Мать пеленки полоскать,
А я Яшеньку качать…
Ааа… аа
— Что ни делай, все равно не проснется, — смеялась Клава.
Павел запел громче:
Зыбаю, позыбаю,
Пошел отец за рыбою,
Мать пеленки полоскать,
А я за волосы таскать!
Он дернул приятеля за волосы. Яков негромко взвыл и встрепенулся.
— Ой!.. Ну, знаешь, это самое… за это можно и по уху дать.
— Вот здоров спать! — расхохотался Павел.
— Это я лю-у-ублю… — потянулся Яков. — Эх, перебил ты мне, Пашк, сон интересный.
— Какой? — заинтересованно спросила Клава. — Люблю я про сны слушать.
— Будто мать клюквенное варенье варит… А сахару, сахару положила! И пенка так и накипает! Мать говорит: «Кушай, Яшка, пенку». Я ложкой-то зачерпнул пенку, а съесть так и не успел: ты как раз тут за волосы дернул.
— А на болоте уже клюква розовеет, — сказала Клава. — Видимо-невидимо!
Павел предложил:
— Айда, сходим в то воскресенье? Как раз дозреет.
— Сходим… — снова потянулся Яков. — Люблю я клюквенное варенье… Постой, нельзя в то воскресенье.
— Почему?
— В пятницу — первый день занятий, в субботу — второй, а в воскресенье — третье сентября.
— Ну, так что?
— Зоя Александровна говорила, что третьего сентября утренник. Будем рожи сажей красить.
— Если на зорьке встать, то к утреннику как раз поспеем.
— Не люблю я на зорьке вставать, — зевнул Яков. — А может, в этом году еще и не будет в нашей школе пятого класса?
— Будет! — уверенно сказала Клава. — Уже три новые учительницы приехали. С виду симпатичные… Только лучше Зои Александровны, по-моему, никого нет!
Один за другим у костра собирались пионеры, рассаживались перед огнем, грелись.
— Осень… — вдруг печально сказала Клава. — Листья желтеют… Жалко лета, ребята. А на Черном море, Зоя Александровна говорит, еще розы цветут.
— Там и в декабре цветут! — оживился Павел, — Ребята, вот я думаю, какая же страна наша большущая! На одном конце еще морозы бывают… снег! А на другом — уже хлеб сеют и деревья зеленые!
Помолчали. Яков проговорил:
— Мой папанька в Красной Армии был — в этой… в Средней Азии. Там они с басмачами дрались — такие бандиты есть… Вот жарища там! Шестьдесят градусов! И песок. Едешь день — песок, едешь два — песок.
Клава пояснила:
— Каракумы. Пустыня такая.
— А Зоя Александровна говорит, что такое время будет, когда и пустыня родить хлеб начнет, — прибавил Павел.
— Начнет, — согласилась Мотя. — Если речку провести… Орошение сделать.
Павел продолжал, тщательно помешивая хворостинкой угли в костре:
— А еще, наверное, такие машины сделают, что бы тучи собирали, и когда надо — дождь будет идти!
Яков подскочил, весело сморщился, захохотал:
— Вот загнул! Какая ж это машина на небо полезет?
— Может, самолет такой будет…
— Гром как жахнет, так твоего самолета и нету! — рубанул по воздуху ладонью Яков.