– А что не так?
– Да озадаченный вы какой-то слишком. Только что счастьем и довольством лучились, а теперь опять в грусть-тоску впадаете…
– Да нет, – типичный хозяин жизни задумчиво посмотрел в ответ и даже улыбнулся самыми кончиками губ. – Не загрустил я, но озадачить вы меня озадачили. Ну осознал я себя настоящего, фантома увидел, и что теперь? Теперь, по-вашему, у меня – и бессмертие, и свобода? А что с ними дальше-то делать?
Павлик согнулся от хохота. Потревоженный Василий завозился в спальном мешке и что-то жалобно промычал во сне, наверное, протестуя против такого бесцеремонного нарушения его утреннего покоя. Игорь Сергеевич с некоторой оторопью наблюдал за внезапным приступом веселья и удивленно покачивал головой. Отсмеявшись, Павлик широко развел руки в стороны, и хотя сиять и лицом, и ясными глазами он не перестал, но принялся с недоверием разглядывать стоящего перед ним озадаченного получателя ценных экспириенсов.
– Ну вы даете, Игорь Сергеевич! Бессмертие и свобода у вас есть? – он коротко хохотнул, однако быстро стал сама серьезность и насильно усадил собеседника в кресло, а сам присел рядом на корточки. – Собираться нам, наверное, пора, но напоследок я вам так скажу. У вас, конечно, и бессмертие, и свобода есть, но это только одна сторона медали, если фактам упрямым в глаза смотреть. У вас как у свидетеля все имеется, причем без условий и по праву рождения. Вопрос один только: что вы со всем этим распрекрасным знанием делать будете, когда жизнь на круги своя вернется? Что останется от свободы с бессмертием, когда жизнь на свои рельсы привычные снова встанет?
– В каком смысле «на рельсы привычные встанет»?
– В самом что ни на есть прямом, как бы сейчас для вас это грустно ни прозвучало. Вы что, думаете, что теперь оно все так и будет у вас: кайф вечный, чувство счастья беспричинного? Вы что, правда решили, что это навсегда отныне с вами останется?
– Признаться, да, – сконфуженный Игорь Сергеевич повел плечами и неуверенно посмотрел на сидящего напротив Павлика. – А что, разве нет?