В кабинете неслышно возник официант Рамзан, с невероятной ловкостью моментально разложил на столе приборы, расставил тарелки с закуской и исчез так же внезапно, как и появился. Игорь Сергеевич сделал приглашающий жест, не отрывая, впрочем, взгляда от гостя, и не сделав попытки притронуться к еде. Павлик тарелки тоже проигнорировал: сейчас он целиком был там, на безымянном поле, где бойцов-красноармейцев настиг пулеметный огонь. Встрепенувшись, он залпом допил коктейль и подался вперед, к собеседнику:
– Знаете, что? Это я сейчас говорю: «Сон… сон…», а тогда я как будто проснулся, если уж начистоту-то. Тогда ведь, на поле этом, ни о каком сне и думать невозможно было! Вот уж где реальность-то настоящая! Краски, звуки, запахи! Потом-то я много раз похожее еще переживал, но тогда… Как будто спал всю жизнь и – оп! – проснулся! Сон этот, который сном потом оказался, – Павлик саркастически хмыкнул над собственными не сильно стройными объяснениями, – на десять порядков реальнее реальности любой! Я вам сейчас рассказываю, а оно как живое перед глазами стоит! Поле это, небо синее-синее! Ведь говорят иногда: пронзительное, мол, небо, – он снова закурил, – так вот тогда оно именно таким и было. И не оборот это красивый, а суть. Пронзительно-синее небо! Теплынь… Травка уже зеленая, и я, в эту травку носом уткнувшись, лежу! Запах от земли такой идет – голова кругом!
В беседке-кабинете опять неслышно материализовался официант, поставил перед молодым человеком еще один бокал, вопросительно взглянув на Игоря Сергеевича. Тот одобрительно улыбнулся и показал Рамзану исподтишка большой палец. Павлик с благодарностью взял бокал и пригубил хваленый коктейль.
– Так-то я долго рассказываю, Игорь Сергеевич, а там все – как секунда одна… Вот я во сне, значит, обычный красноармеец. И мы с отделением нашим на опушку деревни какой-то вышли. А там – поле метров триста, ровное такое, чистый стол. И кирха еще стоит, или как там церкви у них называются… Но для меня – точно кирха. Вот мы к деревеньке этой и двинулись, цепью. В два отделения шли, наше – левее чуть, второе – правее пошло. А откуда знаю, какие отделения, вы спросите? – он коротко взглянул на Игоря Сергеевича. – Хрен его знает, знаю – и все! Не Павлик я там, а самый обычный красноармеец, всю войну прошедший. Парень, кстати, молодой, – он прищелкнул пальцами, – но это я вам сейчас объясняю, а там мне ничего никому объяснять не нужно было да и некогда. Как прошли чуток по полю – с кирхи пулемет и засадил! Никого не было, и мы расслабленно так шли! А тут троих из наших – как косой! С нами старшина шел, – Павлик насупился, – Карпатый Иван Кузьмич. Так он только «Ложись!» крикнуть успел! Ну мы носом в землю-то и зарылись! А сверху, с кирхи этой – пулеметчик садит! И ложится все рядом! А там, я же говорил, – стол чистый! Рядом со мной Сережка Логинов тонко так вскрикнул – подранило его… А головы не поднять! Старшина орет: «Окопаться!» Вот мы и давай в землю врываться под очередями пулеметными. А с колокольни так поливает, что там и ни дернуться лишний раз, ни шевельнуться! Вы меня сейчас спросить можете: откуда, мол, подробности такие, – Павлик исподлобья посмотрел на молчаливого слушателя. – Но мне и ответить-то, по большому счету, нечего просто. Это тут рассказывать да объяснять нужно, а там – очевидно все. Шли по полю, пулемет – троих наповал сразу, Серегу ранило… Мы зарываться давай. Только и врыться нам под очередями этими – анриал. Так, голову только, как страус, в песок спрятать да молиться, чтобы пронесло! А этот, сверху, с колокольни, как заведенный, шпарит! Длинными… И по нам, и по второму отделению – без разбора!
Павлик взял вилку и отправил в рот кусок с принесенной тарелки. Жевал, правда, без аппетита. Было видно, что мыслями он опять унесся на то поле возле маленькой немецкой деревушки, где притаился на колокольне немецкий пулеметчик.