— Там воюют три шайки, — сказал начальник, человек столь же веселый, сколь дельный и осведомленный, — шайка шейха Махмуда, шайка братьев Фархи и шайка племени Яхта, и, разумеется, они ненавидят одна другую еще больше, чем Францию. Во всех этих трех могущественных армиях не наберется и двух тысяч бойцов. Оружие они преимущественно получали от демократа Бургибы, а тому деньги на содержание Туниса щедро дает демократическая Франция. — Он расхохотался. — Ох, эти демократы! Уморушка! Шейху Махмуду они, кстати, в свое время пожаловали орден Почетного легиона! А людишкам из Арабской Лиги тоже пальца в рот не клади. И вообще, как вы сами знаете, на Востоке всегда вор на воре сидел и вором погонял. В Египте при Фаруке брали все, начиная с Его Королевского Величества. Теперь они стали добродетельнее, и надо давать больше, чем прежде, потому увеличилась ответственность. Война с тель-авивскими жи... с евреями пока отложена. Бикбаши плачет, что получил от нас еще недостаточно «чехословацкого» оружия. Сколько это нам стоит, и сказать вам не могу! Он должен нам платить своим хлопкавым дерьмом, да и то не очень платит. И не знаю, как будет через месяц-другой, что решит наше правительство, но в настоящий момент мы считаем наиболее конкретным делом алжирское восстание.
— А что за люди эти Махмуд и братья Фархи? — осторожно спросил Гранитов.
— Разбойники, — ответил начальник убежденно. Он действительно был уверен, что повстанцы руководятся никак не патриотизмом, и не религиозными убеждениями, и не ненавистью к французам.
— Да, но способные ли люди или портяночники? — осведомился Гранитов, у него в памяти всплыло выражение Хитровки.
— Аллах ведает! Вот к этому и надо присмотреться. Вероятно, способные, хотя и не такие, как Бикбаши.
— Арабы произносят Бимбаши, — сказал Гранитов, щегольнувший знанием арабского языка. — А он что за человек?
— Разбойник.
— Мне, верно, придется его повидать?
— Разумеется. Мы вам это устроим в два счета через Киселька. Да это и нетрудно. Насер обожает аудиенции. Недавно принял того... как его... Ну, тот, которому было поручено убийство Троцкого... Когда будете с ним говорить, изображайте на лице восторг и благоговение: прямо Наполеон! Он и это обожает, — сказал начальник и выпил залпом еще бокал крымского шампанского. — Со всем тем, кто знает, вдруг пошлем вас в Соединенные Штаты, — вдруг добавил он. — В Каире получите окончательную инструкцию.
У Гранитова был дипломатический паспорт, и никаких формальностей на аэродроме не было. Египетские офицеры его не встречали, не были извещены о его приезде. Встретил его только советский офицер Чумаков, которого он немного знал. Это был настоящий военный и инструктор по танкам. Они прошли к выходу. С аэродрома как раз отъезжал Гуссейн в американском автомобиле, звучное название которого почтительно произносят все автомобилисты мира. «А еще недавно, верно, путешествовал на муле, а то и пешим хождением!» — подумал Гранитов. Его, как и Дарси, раздражало великолепие новых восточных сановников и особенно выражение на их лицах, приблизительно означавшее: «Что ж тут особенного? Да, «кадиллак», и это в порядке вещей». Телохранитель подсадил Гуссейна в машину, поклонился, но отошел как будто не очень довольный. У Чумакова тоже был автомобиль, небольшой и довольно убогий. Гранитов сел с ним и закурил, поглядывая на своего спутника. Ничего прочесть в его лице не мог, кроме той суховатой почтительности без подобострастия, которую встречал у большинства советских офицеров. «Верно, из мужичков. И фамилия крестьянская». Офицеры псевдонимов не имели. Этот, видно, его остерегался.
Гранитов знал, что военные его недолюбливают, и сам их недолюбливал. С одной стороны, правда, считал их наиболее надежными из всех отправляемых за границу советских людей и объяснял это очень просто: «Ничего за границей заработать не могли бы, так как, кроме своего ремесла, ничего не знают. Разоблачениями долго не проживешь, да и какие же им могут быть известны секреты! Ну, две какие-нибудь статейки у нет купят, а дальше им денежки даром платить не будут. Разумеется, Жукова, Василевского американцы озолотили бы, да маршалам и у нас дома живется так, что дай Бог каждому, нема дурных, не перебегут!» Иногда он даже задерживался мыслями на том, сколько американцы могли бы заплатить Жукову, если б тот перебежал. С другой же стороны, ничего хорошего в долгом счете нельзя было ждать от этой серой офицерской массы. «При случае такое натворят, что хоть в окно сигай!» — думал он. Теперь смотрел на мужицкое лицо Чумакова и приходил к тем же печальным выводам: «Верно, себя во всем утешает тем, что «служит России и русской армии». На того же Жукова, должно быть, молится, хотя Жуков просто удачливый карьерист и в общем ничем не лучше меня. Разумеется, покупает романы классиков и читает их вслух жене. Деток, надо думать, без шума окрестили «из уважения к предкам». А сейчас, вероятно, себя спрашивает, зачем я пожаловал: не для того ли, чтобы его сместить?»