— Он жив? Жив?
А я до того устал и выдохся, что не в силах ответить. Безуспешно пытаюсь перевести дух, мышцы ног, кажется, готовы лопнуть от жгучей боли. Пробую распрямиться, но не могу, так и стою на четвереньках, тупо глядя на тину, на какие-то слипшиеся травинки. Потом слышу мужской голос, он кричит, что старикан жив.
— В себя приходит! — восклицает кто-то из женщин.
— Глаза открыл, — сообщает мужчина.
Вообще-то нельзя этак стоять до бесконечности, на четвереньках-то, я поднимаюсь на ноги.
— «Скорую» вызвали? — спросил один из мужчин.
— Несите его в машину. Сам отвезу.
— А вы можете вести машину в таком состоянии? — недоверчиво сказал женский голос.
— Несите в машину. Быстро.
Ковыляю к автомобилю. Голова кружится, слабость, отдышаться не могу, все тело как чужое, кожа онемела и саднит. Судороги отпустили, но вести машину я не в состоянии. И все-таки сажусь за руль, опасаясь, что дело затянется, что никто из них ехать не сможет. Я-то за рулем наверняка соберусь и вряд ли буду клевать носом. Наконец принесли бедолагу. Открывают заднюю дверцу, кладут его на сиденье.
— Вот так. Приподнимите немножко. Ага, хорошо, — слышен мне чей-то голос.
Врач подал мне пакет с одеждой. Мы направились в холл. Он сказал, что я не пострадал, только отдохнуть надо бы денек-другой. Я заметил в ответ, что чувствую себя отлично, хотя на самом деле устал как собака, никак не мог совладать с одышкой, а вдобавок мучился жуткой головной болью. В холле ждал Коре Нурдагуту, начальник полиции. Он взял меня за руку и повел к лифту.
— Они внизу собрались. Хотят поговорить с тобой, — сказал он.
— Кто?
— Журналисты.
— С какой стати мне говорить с журналистами?
— Ты же герой дня, Санн. Тут новости мигом расходятся.
Лифт открыл двери. В кабине Коре сообщил врачу, что в управлении отнюдь не много таких добросовестных и дельных полицейских, как я.
— Санну все нипочем. Если он что задумал, ни в жизнь не отступит.
Врач сказал, что мне нужен отдых. Просто чудо, что я сумел доехать до города.
«Санну все нипочем». Уму непостижимо, а ведь этот самый Коре два месяца назад вызвал меня к себе в кабинет и любезно предложил сесть. Обычно, если что было не так, Коре горячился, стучал кулаком по столу, ругался. По натуре он не злой, но решительный и всегда действует сразу, без промедления. Потому я и относился к нему с симпатией. Однако в то утро, когда выяснилось, что мне дали больничный, он держался приветливо и предупредительно и говорил со мной, как взрослый с ребенком. Вспомнить страшно, как он все время ходил вокруг да около, стараясь любой ценой увильнуть от проблемы, которая состояла в том, что я начал вести себя странно и непредсказуемо, а потому нуждался в отдыхе. По дороге к лифту, под эскортом врача и Коре, я прямо воочию увидел, как он тогда встал, ободряюще улыбнулся, дружески похлопал меня по плечу, после чего посоветовал не вешать форму в шкаф, а отдать в чистку. И еще добавил: «Не забудь, оставь ключи Нимуену. Временно, разумеется. Ну, удачи тебе». Разрыв с женой я так и не преодолел. Но теперь все это было забыто. Мне, вишь, все нипочем. Лифт доставил нас на первый этаж, в кафе. Я пожал врачу руку, поблагодарил за помощь и спросил у Коре, на машине он или его подвезти, но тут у меня закружилась голова и я невольно схватился за спинку стула. Постоял так несколько секунд, дожидаясь, пока все вернется на свои места, потер глаза.
— Вон они идут, — сказал Коре.
Их было пятеро. Дочь старика и четверо журналистов. Один из «Курьера», малорослый, по имени Юаким. Он вечно названивал в управление и приставал с вопросами, будто мы не полиция, а служба новостей. Юаким пожал мне руку.
Один из трех других вышел вперед.
— Мы бы хотели сделать несколько снимков.