Медленно, нога за ногу, как двое косолапых школьников, мы пошли к рыночной площади. Катрин тоже была смущена.
— Как у вас с Сив? — в конце концов спросила она.
— Да никак, по-моему.
— Ну-ну.
Возле тротуара текла среди крокусов и одуванчиков грязная вода.
— Ты виделся с ней в последнее время?
— По-моему, у нее есть кто-то другой.
— Вот как? — удивилась Катрин.
— Ты прекрасно это знаешь.
— Нет, не знаю. Кто же он?
Мы пересекли Ивар-Мос-вей.
— Не все ли равно. Если она нашла себе нового мужика, значит, перестанет звонить. А то ведь всю душу вымотала своими звонками. Но вообще-то я хотел поговорить с тобой не о Сив.
— Тогда о ком? О дедушке?
— Обо мне и о моей работе.
— А что такое?
— Я больше не могу.
— Трудно чересчур?
— Работа потеряла смысл.
— Уйти хочешь?
— Не вижу в ней смысла.
— Стейн Уве, а что-то другое ты умеешь?
Мы поравнялись с видеокиоском.
— Я не знаю, что мне делать.
Катрин остановилась, пристально посмотрела на меня.
Надо бы рассказать ей, что случилось, но я не мог. Это ведь все равно что отправиться в бесконечно долгое странствие. И опять в голове мелькнуло: лучше бы ничего этого не было. Лучше бы в машине сидел я. Я бы сделал то же самое, что и старикан, только дверцу не стал бы открывать.
Вот и «Книголюб».
Рут по-прежнему глазела на прилавок. Будто вообще с места не сходила. Подняла голову, уставилась на меня сквозь толстые линзы очков, повернулась к двери подсобки и прокаркала:
— Барышня! Барышня! Он пришел! — И опять устремила взгляд на прилавок.
Катрин исчезла в подсобке и тотчас снова вышла. Попыталась улыбнуться, постояла немного, теребя пуговицы блузки. Я присел на стремянку.
— Тут кое-кто хочет с тобой поговорить.
— Самое время!
— Знаю, ты не хочешь. И все-таки поговори с ней, а?
Я глянул на входную дверь.
— Ты что, не знаешь Сив? Да она что угодно сделает, лишь бы привлечь внимание. Стоит повернуться к ней спиной и заняться чем-нибудь без ее участия, как она сразу с тормозов срывается. Я в эти игры больше не играю. Хватит ей мною помыкать.
Перед глазами у меня возникла сцена из «Крестного отца», когда Аль Пачино[10] выгнал из семьи старшего брата Фредо. Потом у них умирает мать, и Фредо разрешают прийти, но Пачино не желает находиться с ним в одной комнате. Сестра, семейный миротворец, идет к Пачино. Становится перед ним на колени и говорит: «Неужели ты не можешь простить Фредо? Он такой милый и без тебя совершенно беспомощный. Ты очень ему нужен». Пачино выходит, обнимает брата, заявляет, что отныне Фредо снова будет жить вместе с семьей, и одновременно делает знак, приказывая убить его. Абсурдная история о гордыне и обмане, о человеке, уничтожающем всё и для себя самого, и для своих близких, ведь он уверен, что совершенно точно знает, как все должно быть, а когда реальный мир уже не совпадает с его представлениями, он не желает от них отказаться. Я знал, Сив попробует меня разжалобить. Ей хочется, чтоб я размяк, стал податливым как воск, тогда она опять начнет командовать. Ну уж нет! Едва войдя в подсобку, я понял: так оно и есть. Сел на стул, думая, что во всем этом нет никакого смысла, Сив нипочем не расслабит хватку, она если уж вцепится, так намертво.
— Ты был в управлении, я знаю, — сказала она. — Боишься поговорить со мной?