— А моя сестра покупает тут книжки?
Она подровняла книжные корешки.
— О ком ты спрашиваешь?
— О Нине, моей сестре.
— Да, она тут бывала.
— Одна или с кем-нибудь?
Катрин упорно ровняла корешки.
— Видишь ли, моя сестра зачитывается такими романчиками. Может, ответишь на вопрос, а?
Она покосилась на очкастую особу, словно ждала помощи от этого хрупкого создания, и тихо сказала:
— Была она тут несколько раз, со Стейном Уве.
— А зачем они приходили?
— Он покупал ей книжки, — прошептала она, будто речь шла о преступлении.
— Вот такие? — Я кивнул на любовные романы.
Она подтвердила.
— Я пыталась сказать, что лучше бы купить что-то посерьезнее, не такое далекое от реальности, но она настаивала.
Я рассмеялся.
— Посерьезнее? Ты это о чем?
— Некоторые девочки-подростки должны через это пройти, — пролепетала Катрин.
— Речь о дешевых книжках, а послушать тебя — так ты будто героином торгуешь. Что делает с людьми образование! — фыркнул я.
Особа в очках хихикнула.
— А где сейчас Стейн Уве?
— Я его со вчерашнего дня не видела.
— И как он выглядел? Бодрый был, здоровый?
— Сказать по правде, выглядел он не лучшим образом.
— Тогда небось в постели лежит.
Я поднялся на второй этаж, в гостиную. В доме царила тишина. Я вышел в коридор, открыл дверь в спальню, прошелся по комнате, глянул на крестьянскую кровать, коротковатую для мужика ростом метр восемьдесят пять, перебрал книжки на ночном столике, отворил платяной шкаф, скользнул взглядом по выглаженным рубашкам. Десяток одинаковых рубашек. Брюки с несминаемой складкой, форменные, тоже все одинаковые. Мне вспомнился парень, который в восьмидесятые вышагивал по Главной улице, в сапогах, в замшевой куртке с бахромой, вместе с Сив, у нее тогда были рыжевато-каштановые волосы до плеч и глаза как у лани. Семнадцать лет назад он поступил на работу в супермаркет и на другой же день, выкрасив волосы в синий цвет, появился за овощным прилавком. Одно время окрестный народ валом валил туда, только чтоб поглядеть на парня с синими волосами. Через месяц его выперли с работы. А теперь эти голубые рубашки, темно-серые брюки да несколько угольно-серых галстуков. Три пары остроносых ботинок, смятых у мысков. Гардероб человека, который не хочет выделяться. Раньше я как-то не задумывался, но сейчас меня это поразило; Стейн Уве, который везде и всюду наводит порядок, изо всех сил старается наставить молодежь на путь истинный, сидит тут один как перст, в Богом забытом углу, и никто к нему не заглядывает, никто о нем не думает. Я прошел в комнату напротив. Шторы были задернуты. Слабый темно-красный свет сочился сквозь них, падал на диван. А на диване, под цветастым одеялом, лежала Нина. Руки она засунула под подушку и походила на семилетнюю девочку. Дышала ровно, тихонько посапывая. Я присел на корточки. Опухоль вокруг глаза изменила цвет, стала желто-фиолетовой. Порез на верхней губе еще не поджил, на подушке виднелись пятнышки крови. Я легонько провел пальцем по ее щеке. Она открыла глаза, сквозь сон взглянула на меня, опустила веки и опять уснула. На полу сбоку от дивана лежал чемодан, который я тащил всю дорогу. Он был набит книжками. Я не удивился. Разве Нина может обойтись без романтических любовных драм? Мне вдруг стало ясно, что скоро она уйдет из дому. Она никогда не сбегала с Мелё, но ждать осталось недолго, сбежит она. И я не сумею ей помешать. Я представил ее себе — в парке, в каком-то из больших норвежских городов, в компании озябших юнцов, руки в карманах куртки, глаза внимательно смотрят по сторонам, а вокруг клубится морозный пар. Я осторожно закрыл за собой дверь. Вернулся в гостиную, прошелся по комнате, скользнул взглядом по стеллажам, взвесил на ладони синюю натовскую гранату. Положил на место, открыл разрисованный розами угловой шкафчик, покопался в его содержимом — главным образом, это были старинные вещицы из Телемарка. Он ведь так восхищался Винье и Сетесдалом — так почему же не уехал в Телемарк и не поселился в минувшем: видел бы свои крестьянские сны, не прикасаясь к навозным вилам. Я немного выдвинул один из ящиков и вздрогнул, увидев там фотографию. Финн и Сив, на катере, где-то в горах. Снимок был мятый, в пятнах. Мне хотелось изорвать его на мелкие клочки, но я сдержался, только смотрел. Молодые, здоровые норвежцы, друзья, в красных куртках, под ярко-голубым небом, на фоне снежных вершин. Лицо у Сив счастливое, радостное, и мне вдруг показалось, что я никогда не видел его таким.
Стейн Уве и Сив были вместе с тех пор, как познакомились в восемнадцать лет. Не знаю, сколько мелхусских парней сохли по ней тогда, но их наверняка много наберется. Она казалась здесь чужой, не только в силу внешнего облика, слишком уж сложная в общении и бойкая на язык для мелхусской уроженки. И вдруг стала ходить за ручку с этим рыжеволосым ударником, Стейном Уве Санном. Один из одноклассников несколько лет пробовал подъехать к Сив, не то чтоб пытался вызвать у нее интерес, просто поговорить хотел. Но дозволения не получил, потому что, так он сказал, очень уж она задается, сиськи у нее больно хороши. Мечтательно так сказал: сиськи Сив Мейер. И когда он увидел ее рука об руку со Стейном Уве, то сразу объявил: «Добром это не кончится. Помяните мое слово». Спустя шесть месяцев этот одноклассник переспал с Сив на каком-то празднике. После он говорил, что не понимает, что Стейн Уве нашел в этакой шлюшке. Знал бы Стейн Уве, подумал я, сколько раз Сив за эти годы спала с другими, пошел бы на чердак и повесился. За несколько дней до паводка Сив говорила, что не сможет сказать Стейну Уве всю правду, что бы ни случилось. Для него это будет сокрушительный удар. Я посмотрел на нее. Она знала, о чем я думал, и не стала уверять, что теперь все по-другому. Сам я тоже промолчал, понимая, что тема слишком щекотливая и она не желает ничего об этом слышать. Только спросил, как она относится к Стейну Уве.