— Ты что, оглох?
Хуго открыл рот и хрюкнул по-свинячьи. Он всегда ловко подражал голосам животных, и я не раз попадался на обман. Вот и сейчас он хрюкнул точь-в-точь как довольный поросенок, когда его почесывают. У меня потемнело в глазах. Я швырнул дубинку, попал ему по скуле. Он взмахнул рукой и, оступившись, плюхнулся наземь — сел в грязь, вытянув ноги вперед, как мальчишка на капустном поле. Захлопал глазами, того гляди, рухнет навзничь, но сумел-таки сфокусировать взгляд, стал на колени и поднялся на ноги. Из разбитой скулы длинной темной дорожкой текла кровь. Он шагнул в мою сторону, посмотрел на меня, опять хрюкнул и ухмыльнулся. В ухмылке не было ни насмешки, ни уступки. Идиотская, омерзительная ухмылка, будто прилипшая к физиономии. И тут я вконец осатанел. Ишь, хрюкает да лыбится как идиот. Никогда я не бил людей головой. А тут сгреб Хуго за куртку и треснул раз и другой. Шел к домишку, не выпуская его куртки, и лупил головой по лбу, по глазам, по губам, по носу. В горле у него булькало и хрипело, но он не сопротивлялся, мешком висел в моих руках, пока мы не остановились возле бытовки. Один глаз у него был сплошь залеплен кровью, другой тупо пялился на меня. Но сознания он не терял. Разбитые губы по-прежнему кривились в дурацкой ухмылке. Он попытался облизнуть их, закашлялся, снова одним глазом взглянул на меня, хотел что-то сказать. Из горла вырвалось шипение. Он закрыл рот, посмотрел вверх, снова провел языком по губам.
— Я хорошо о ней заботился. И она была благодарна. А когда она последний раз благодарила тебя, хоть за что-нибудь? — прохрипел он.
Одной рукой я поднял его за куртку, а другой нанес удар. Он слегка шевельнулся — вытянул голову вперед, навстречу моему кулаку. Я услышал хруст и отпихнул его. Он повалился навзничь, как сломанное огородное пугало, обмяк, перекатился на живот и замер, лицом в грязи. Лежал так минуту-другую. Потом шевельнулся, повернул голову, застонал. Кое-как перевалился на спину, одним глазом уставился на меня и прогнусавил:
— Я следил, чтоб никто ее не трогал. Это моя заслуга. Ты разве сумел?
— Заткнись! — рявкнул я и шагнул к нему.
— Она чистая. Чистая! Это моя заслуга, а не твоя, — прошептал Хуго.
— Заткнись!!
Вне себя я начал пинать его сапогами, со всей силы, потом разом остановился и отступил. Ведь он этого и добивался! Зря, что ли, толковал насчет того, чтоб быть избитым. А он посмотрел на меня, просипел: «Еще не конец, Роберт», — скроил гримасу и пополз к бытовке. Дополз, повернул голову, медленно, дрожа всем телом, опять посмотрел на меня, протянул руку и свалил «Краг» на землю. Слазил в карман куртки, что-то достал, положил в траву и начал ковыряться с ружьем.
— Хуго! — сказал я.
Он переломил ружье, выгреб из травы патрон. Терпеливо, с жутковатой замедленной обстоятельностью, словно забыл последовательность операций, которые пятнадцать лет кряду проделывал изо дня в день, загнал патрон в ствол. Опять лег на бок, с трудом перевел дух, шевельнулся, что-то прошептал. Похлопал по ружью, просительно взглянул на меня.
— Пожалуйста, — едва слышно донеслось до меня, будто шелест деревьев над головой.
Я не двигался. Тогда он стал поворачивать ружье, все так же медленно и обстоятельно, пока дуло не оказалось против его лица. Наклонил голову, прижался лбом к дулу и попробовал дотянуться до курка. Не достал, но шевелил пальцами, тянулся, чтобы пустить себе пулю в башку. Я подошел, поднял ружье, отступил на несколько метров и повернулся к затопленному лесу. Деревья глубоко тонули в воде. За ними, урча, плыла моторка.
Сзади послышался стон. Я оглянулся. Хуго на четвереньках стоял в грязи и раскачивался взад-вперед. На разбитых губах пузырилась кровавая пена. Он пытался посмотреть на меня, поднялся на колени, пошатнулся, попробовал собраться с силами и, цепляясь за стену, встать на ноги. Я отвернулся, слыша, как он упал и начал все сначала, медленно, с трудом, потом опять рухнул без сил, несколько минут лежал, тяжело, со свистом дыша, как продырявленный надувной матрас. И сызнова, хватаясь за стену, начал подниматься, с непостижимым терпением. На сей раз все прошло удачно — пошатываясь, он стоял на ногах. Поплелся к грузовичку, подковылял к подножке, взгромоздился в кабину, сел за руль. Довольно долго было тихо, потом закашлял мотор. Хуго сидел, опустив голову, смотрел на баранку. Немного погодя положил руку на рычаг скоростей. Отпустил сцепление, и грузовик, подпрыгивая на ухабах, покатил прочь, сшиб один из брошенных чанов, раздавил какую-то рухлядь и исчез за углом.
Я скользнул взглядом по травянистой площадке, где он лежал, по стене, за которую он цеплялся. Подошел к стене, вытащил из занозистого дерева отставший гвоздь. Осознал, что в кровь избил родного брата. До полусмерти избил человека, который даже не пытался дать сдачи, лупил так, как самый жестокий собачник не лупит самую паршивую сучку. Я вытащил патрон, поставил ружье в бытовку.