Я сходил за топором и одним ударом снес щуке башку. Юнни поднял ее с кучи опилок.
— Червяков не было? — спросил я.
Он помотал головой. Потом показал на машинный сарай, предлагая мне приколотить щучью башку к стене, разделать рыбину и приготовить биточки. Принес молоток и гвозди. На стене сарая красовались высохшие серые форели, их еще отец там повесил; под ними я и прибил щучью голову. Жуткая харя. Юнни подтолкнул меня локтем, кивнув на нее.
— Да, так и будет висеть тут до скончания веков, — сказал я, глядя на щучью харю. Потом отнес молоток в сарай.
Юнни подхватил обезглавленную рыбину и зашагал в дом. Я жестом указал на гараж:
— Съезжу в город — за сливками, чесноком, петрушкой и зеленью!
В Мелхусе я закупил все необходимое и зашел в паб. Мортен вешал на стене над кассой неоновую рекламу «будвейзера», поправил ее и сказал:
— Красиво, да?
— Класс! — согласился я, прихлебывая пиво.
За окном лил дождь. Темнотища, прямо как в унылый зимний день. Мортен сел на табурет за стойкой.
— Сив вчера заходила.
— Ну и что?
— Два раза про тебя спрашивала.
— Одна приходила или с кем-то?
— Одна. Никак намечается что?
— Да нет. Что ты имеешь в виду?
— Ну, может, заварушка со Стейном Уве.
— А Стейн Уве при чем?
— Вдруг он узнал?
— Не иначе как от тебя.
Мортен нацедил себе пол-литра пивка. Иногда он выпивает на работе. Но не тайком, в открытую. Его неоднократно ловили на нарушении правил торговли спиртными напитками, и каждый раз ему приходилось на целый месяц закрывать лавочку. Однако ж, хотя в этой паршивой дыре собиралась вся мелхусская шваль, муниципалитет не делал поползновений прикрыть ее насовсем. Дело в том, что Мортен держал четыре игральных автомата — вон они лязгают и громыхают в глубине зала. Как ни крути, властям на руку, что наркоманов и алкашей тянет к этим автоматам будто магнитом. Тощие обкуренные типы из Эневарга, кривоногие телки из Алвхейма, «бесправные» шоферюги из Юна — все скопом пополняли культурный бюджет города. Здешняя разношерстная клиентура, по сути, и отстегивала львиную долю деньжат на мелхусскую культурную жизнь. Ведь Мортен ежегодно выкладывал большие тыщи за разрешение держать в пабе автоматы. Стало быть, пятерки из карманов Кари, Йёрна Уве и Ханса Петтера перекочевывали прямиком в культурную кассу, обеспечивая четырнадцатилетним подросткам возможность играть в хоккей, а любительскому театру — средства на очередную никудышную постановку «Волшебного клада» летом в Хёугволле. Вот таким манером в Мелхусе делают дела. Собирают голодранцев в одном месте, что, кстати, на руку и полицейскому, которому положено держать скандалистов под надзором.
— Нацеди еще пивка, — сказал я, подвигая Мортену свою кружку.
Он взялся за насос, нацедил еще пол-литра. Над дверью звякнул колокольчик.
— Господи, только не это! — тихо пробормотал Мортен.
Я повернулся вместе с табуретом и прямо перед собой увидел испещренную красными жилками физиономию Терье Трёгстада. Он кивнул кому-то из мужиков, шагнул к стойке и отсчитал несколько монет.
— Плесни-ка мне кофейку, большую чашку, — сказал Терье.
Мортен налил. Терье взял чашку, пригубил.
— Пей пиво, пока можешь, завтра будет поздно, — сказал он мне.
Я поставил кружку, вытащил сигареты.
— Я пью в любое время.
От Терье несло затхлым конторским потом. На указательном пальце у него блестел золотой перстень, якобы купленный на Страстном пути в Иерусалиме.
— Нынче утром я кое-что слыхал, — обратился я к Мортену.
Он поднял взгляд и тихо сказал:
— Пей свое пиво, ладно?
— Группа-то Трёгстадова обанкротилась. Долгов у них, говорят, немеряно.
— Не заводись, — буркнул Мортен.
— А тут вдруг фургон ихний угоняют, со всеми прибамбасами, — упорно продолжал я, оборачиваясь к Терье.
Он выпучил на меня свои рыбьи зенки, раздул волосатые ноздри.
— Разве не странно? — спросил я.
— Кто это сказал? — выдавил Терье.
— Фургон угнали часиков этак в одиннадцать, правда-правда.
— Кто это сказал?
— Тут, кажись, эхо бродит?
Терье вздрогнул и еще сильней набычился. Поставил чашку на стойку, поднял руку и толстым пальцем ткнул мне в физиономию.
— Возьми свои слова обратно.
Я отвел его руку.
— И тем самым долги погашены…
— Возьми свои слова обратно, — выдохнул он.
Я ждал, что он перейдет к действиям, хотя принимал в расчет и другой вариант: ожидания могут пойти прахом. Небось видал его на праздниках в клубе. Он стоял на сцене со своим контрабасом и страдальчески морщился, когда за рифленой стенкой слышался шум драки. Не одобрял он мордобой.
— Ну, берегись, — прошипел Терье, опять занес руку и громко выкрикнул: — Берегись! И за родней своей присмотри!
— Пятерню убери, — сказал я.
— К примеру, за сестрицей! — гаркнул он.
— Всё, Терье, кончай! — прикрикнул Мортен.
Я резко оттолкнул Трёгстадову руку.
— Ты Нину не трожь!
— Не трожь?! — Он помахал пальцем. — Да она сама ко мне липла. Знаешь, между прочим, кой-кому уже впору от нее шарахаться, никакого житья нету. А ты и не знал, да?
Я замер, глядя на рекламу «будвейзера».
— Роберт, — тихо предостерег Мортен.
Что было дальше, я толком не помню. Очухался возле уборной. Трое подвыпивших мужиков, прижав меня к стенке, орали наперебой:
— Хватит, Роберт! Хорош! Он свое получил! Кончай!
Краем глаза я углядел, что Терье, прикрыв рукой рот, сидит на полу возле перевернутого стола, среди битого стекла и окурков.
— Уймись! Хватит с него!
Терье кое-как встал на ноги, оперся о колонну, покачнулся и несколько раз моргнул. Недоуменно посмотрел на меня. Избил я его, впервые за долгое время избил кого-то за дело — и ничегошеньки не помню. Я поднял руки: дескать, сдаюсь.
Коре, Алф и Эудун ослабили хватку.
— Нельзя этак-то, — сказал Коре.
— Он ведь замухрышка, хиляк, — заметил Алф.
— А ты чересчур уж расходился, — добавил Эудун.
Терье вякнул что-то про полицию, шаткой походкой побрел к выходу. Мортен посоветовал ему не садиться за руль, а взять такси, но он, не отвечая, уковылял за дверь и потащился к стоянке. Мортен велел Коре, Алфу и Эудуну прибрать в зале и вымыть полы, а сам подошел ко мне.
— По-моему, ты сломал Терье челюсть.
— Жаль, что черепушку не проломил, — сказал я, хотя на самом деле ничего такого не думал. Видок у Терье был и впрямь фиговый, когда он отвалил из паба. Как бы мне хотелось верить в собственную правоту!
— Про что он толковал?
— Да выдумал он все.
— Нет, не выдумал. Кому это от Нины житья нету?
Мортен проворчал, чтобы я убирался отсюда, пока за мной не пришли.
— Кому от нее нету житья? — Я дал ему тычка.
— Понятия не имею. Мало ли что он напридумывал! — Мортен отпихнул меня к остальным.
Алф успел принести ведро и тряпку, и все трое стояли в ожидании. Я подошел к ним. Они принялись мыть пол и подбирать осколки. Я смотрел на них, а та мысль все вертелась в голове.
Коре поднял голову. Довольный, как паровоз, — развлеклись-то будь здоров!
— Так и будешь торчать тут столбом?
Я вышел на улицу. Рванул к поликлинике, к травмопункту, стал у входа и заглянул в стеклянную дверь. В приемной сидел Терье, раскачиваясь из стороны в сторону. Перед ним на корточках пристроился врач, ощупывал его челюсти. Терье заметил меня, показал рукой на дверь, что-то крикнул, схватился за подбородок и обмяк.
Дверь была заперта. Я сел на ступеньки. Вообще-то я и не думал искать неприятностей, так выходило само собой, неприятности будто сами ко мне липли. На ручку дверную нажать не могу — наверняка потребуют возместить убыток. Вот и теперь, вряд ли я очень ошибусь, если скажу, что Терье на меня заявит, а значит, будет суд, и дело кончится тем, что мне придется оплачивать баснословные счета челюстных хирургов и стоматологов, а чего доброго, еще и штраф. Деньги-то откуда взять? От усадьбы доходов кот наплакал, у матери и Юнни хотя бы есть страховка, а Нина по выходным моет полы в начальной школе.