— Что-что? — переспросил я.
Адамсен посмотрел на меня все с тем же постным видом.
— Я отвезу Стефана, — сказал я.
Мы сели в машину и опять погрузились в море тумана.
— В гости приехал к родителям?
Он покачал головой.
— Нет, насовсем.
— Вернулся в Хёугер?
— Да, домой, к отцу с матерью.
— А как же Лена?
— Все давно кончилось. Не выходит у меня с женщинами.
— Я думал, ты по свету ездишь, фотографируешь.
— Было дело. Но это не мое. Взгляд у меня не тот.
Кофр он поставил себе на колени.
— И чем же ты занимаешься?
— Временно замещаю одного парня в отделе спорта. Вот как раз возвращаюсь со стрелковых соревнований.
— Но ведь это же сущая тягомотина!
— Да, поэтому нужно придумать оригинальный поворот. А это не всегда легко, — сказал он, глядя в туман.
— Ну и как на сей раз?
— В нескольких километрах от стрельбища, возле Тельи, произошел небольшой обвал. Мы были на стенде и все видели. Какой-то автомобиль вместе с оползнем рухнул к реке. Ну, мы бросились к машинам, рванули туда и помогли владельцу вытащить тачку из-под завала. Вот тебе и поворот — обвал и экстренная спасательная операция.
— И несколько хороших фотографий, — вставил я.
Он посмотрел на меня в упор.
— Нет, потому что мне пришлось вместе со всеми тащить машину. — Он вдруг словно о чем-то вспомнил, чертыхнулся, открыл кофр, достал зеркалку, снял заднюю крышку и вытащил из кассеты всю пленку. Потом спрятал все обратно в кофр. — Как жизнь в полиции?
— Я был на больничном, но уже вышел на работу.
— А Сив как? Детишек не завели еще?
Я промолчал. Об этом я ни с кем не говорил, по-моему, так не годится, это вообще не тема для разговоров.
Он повторил вопрос.
— Мы разошлись, — ответил я.
Стефан смущенно хмыкнул, помолчал немного, потом сказал:
— Жалко. Мне Сив всегда казалась особенной. Все ребята о ней мечтали. Я и сам в школе вздыхал по ней издалека.
— Замечательно.
— Помню, как-то в начале восьмидесятых я видел тебя и Сив, вы шли по Главной улице, оба в коричневых замшевых куртках и в высоких башмаках. Я сидел на скамейке и думал: вот бы мне стать таким шикарным парнем, как ты, — но это была чистая утопия. Сив несла в руке «Easter» Патти Смит. Когда вы прошли мимо, я побежал в «Эксперт», купил пластинку, а после рванул на автобусе домой в Хёугер и сразу ее прослушал. Разбирал тексты и заучивал наизусть, не вникая в смысл. — Стефан улыбнулся. — Знаешь, я мечтал нацепить твою куртку, и башмаки, и перчатки. Ведь, кроме вас, в городишке других настоящих рокеров не было, все местные парни брали с тебя пример. — Он опять улыбнулся, совершенно искренне. — А потом ты пошел учиться на полицейского, и тогда… Ребята недоумевали. Стейн Уве Санн в Полицейской академии? Хотя Полицейская академия, конечно, штука нормальная, — быстро добавил он.
Я выпрямился, глядя на дорогу.
— Связь-то между собой поддерживаете? — спросил Стефан.
— Это зачем бы?
Он извинился за вопрос. Я сказал, что извиняться не за что, и в свою очередь спросил:
— Ты с Робертом говорил?
— Нет, после той истории с Леной не говорил.
— Он давно все забыл. Романов у него с тех пор было немеряно.
— Не-ет, Роберт ничего не забывает. Как-то раз звонил мне в Осло, угрожал.
— А я говорю: забыл он. Ты бы привлек его к какому-нибудь делу, по-моему, парню надо отвлечься.
— Мне так не кажется. — Он открыл кофр, достал свежий номер журнала «Фотография».
Я начал думать про оползень, прямо как наяву его увидел, а заодно вспомнил, что Мелхус стоит почти сплошь на глине. Я поерзал на сиденье, побарабанил пальцами по баранке. Туман слегка поредел. Мимо тянулись зеленые поля. Поодаль на прошлогодней стерне паслась в тумане косуля. А я мысленно видел оползень, скользящий вниз, к реке, и автомобиль на этой земляной глыбе.
Полицейское управление размещалось в сером бетонном здании, опоясанном длинными рядами окон; там же находились городской суд, конторы судебного исполнителя и винной монополии и еще кой-какие учреждения. Здание выходило на автостоянку с видом на церковь и городской парк, где каждую весну школьники готовились к экзаменам и крутили романы. Я поднялся на второй этаж. В паспортном столе Хенрик Тиллер разговаривал через барьер с одной из тамошних сотрудниц. Увидев меня, он вышел в коридор.
— В полпятого тебе надо быть здесь. У нас встреча с ленсманами[2], надо договориться насчет того, как будем принимать людей в Народном доме, — сказал он.
— Принимать людей? Неужто время уже не терпит?
— Ну, кое-кто придерживается противоположного мнения, — усмехнулся он.
Хенрик Тиллер — натура ироническая. Что ему ни скажи, он непременно отпустит ехидное замечание или хотя бы иронически на тебя взглянет. Сейчас он смотрел на меня так, что я сразу понял: что-то происходит, и узнаю я об этом, только если спрошу. Я двинулся дальше по коридору. Он тоже. Мы прошли мимо его кабинета. Побольше моей клетушки. Хенрик Тиллер — инспектор, потому и кабинет у него просторней, чем у рядового сотрудника. Он принялся насвистывать. Я остановился у своей двери, обернулся к нему, хотел сказать, что до стула меня провожать незачем, и тут заметил у себя в комнате Сив.
— Она уже давно ждет. Поговорить хочет с тобой, — сообщил Хенрик.
Я глянул в дверное стекло. Сив сидела у окна, с каким-то журналом на коленях, и смотрела на мой стул. За последнее время она несколько раз мне звонила. На слух голос казался необычным, в нем сквозил некий подспудный тон — растерянность, что ли, — отчего у меня щемило под ложечкой. Я присмотрелся. Она похудела, отрастила длинные волосы, покрасилась в рыжий цвет. И лицо у нее от этого изменилось. Словно помолодело.
— Я же говорил, чтобы она не приходила сюда.
— Ей надо обязательно с тобой потолковать, — тихо сказал Хенрик.
Сив взглянула на дверь, и я поспешно шагнул назад. Хенрик с любопытством наблюдал за мной. Я прислонился к стене, скрестил руки на груди.
— По-моему, у нее важное дело, — заметил Хенрик.
Мне помощь общественности не требуется. Я так ему и сказал и попросил не лезть в мою личную жизнь.
— Тогда не притаскивай ее сюда, эту свою жизнь, — отпарировал Хенрик, потом глаза у него опять заблестели, уголки губ поползли к щекам.
С Хенриком я о Сив не говорил, и вообще никому про это не заикался. Не хотел выдавать, что последние четыре месяца ни о чем другом думать не могу. Хенрик — парень веселый, дружелюбный, но, по-моему, он считает, что люди, которые живут вместе, непременно друг друга обманывают и иначе просто не бывает. Помню, он насмехался над своим братом, когда того однажды ночью нашли в сугробе, полузамерзшего и вдрызг пьяного. Брат узнал, что девушка, в которую он влюблен, завела шашни с другим, напился до бесчувствия и лег в сугроб, чтобы до смерти замерзнуть. Хенрик после твердил, что его младший братишка вечно делает из мухи слона: это ж надо — превратить такую пустяковину, как баба, в вопрос жизни и смерти! Братишка может поиметь кого угодно, а вместо этого решил помереть в снегу из-за девятнадцатилетней соплюшки. Он считал меня чудиком, ведь я говорил, что с женщинами дело вправду может идти о жизни и смерти. «Вот из-за таких, как ты, народ и верит во всяких там святочных гномов», — сказал Хенрик, а когда я поинтересовался, при чем тут святочные гномы, он фыркнул: «Очень даже при чем, Стейн Уве, очень даже».
Хуже всего, что держался он чертовски уверенно и народ безоговорочно ему доверял. Он мог навешивать людям на уши лапшу, а они принимали все за чистую монету — такой уж он человек. Не знаю, понимают ли другие в управлении, насколько опасно возлагать на него столько ответственности. Думаю, Коре сомневался, когда выдвигал Хенрика. Но иначе поступить не мог. Хенрик был надежный, хладнокровный, умел быстро принимать решения. Он имел награды, а что получил он их оттого, что никогда не рисковал и не позволял втягивать себя в истории, которые могли ему повредить или усложнить жизнь, никакой роли не играло.
У меня в кабинете зазвонил телефон. Сив вздрогнула.
Я поспешил к коммутатору и попросил дежурную телефонистку перебросить звонок в кабинет Туве.
Звонила мама. Деду стало хуже. Он уже некоторое время хворал, но теперь совсем плох. Она спросила, не могу ли я приехать. Я взглянул на часы. Успею. И сказал, что сейчас приеду. Мама поблагодарила. Хорошо, что я беспокоюсь о дедушке. Он ведь вправду плох. А папа сидит себе и в ус не дует.
2
Ленсман — чиновник, выполняющий в сельской местности административные и полицейские функции.