Я срываюсь на бег, прорываясь сквозь ряды мертвых деревьев, игнорируя острую боль, когда ветки режут мои ноги. Прорываюсь через лес и спускаюсь по каменистому пляжу, направляясь к остаткам пристани. Дерево выглядит достаточно прочным, чтобы пройти по нему.
Моё имя у меня на губах; я пытаюсь как-то сформировать звуки. Оно из нескольких долгих слогов, но есть еще одно, сокращенное. Один слог, четкое и прямое обращение.
Оно приходит с воспоминанием о человеке, который отправился со мной на битву. Боже, у меня болит в груди при мысли о нем. Он шептал это сокращенное имя, словно любил то, как оно звучит. Как будто он рассказывал мне секрет. Словно, это означало «я люблю тебя» и «я хочу тебя». Словно, это было обещанием на его губах, заявлением. Клятва.
Мои ноги достигают пристани, которая застонет под моим весом. Я делаю последние шаги осторожно, чтобы доски не провалились. Затем ложусь на живот, выглядываю через край и смотрю в неподвижную воду.
«Это не мои глаза».
Это первое, что я замечаю. Они должны быть другими — карими, наверное. Сочетание коричневого и насыщенного, темно-зеленого. Сейчас они цвета светло-янтарного чистого меда. Цвет богатый, яркий и тревожащий.
«Это не мои глаза. Они не могут быть моими».
Я изучаю черты лица, чтобы понять, что еще выделяется. Мое лицо смотрит на меня, и оно выглядит знакомым. Под тонким слоем грязи и сажи рыжие веснушки рассыпались по переносице, скулам и верхушкам плеч, где платье оставило их голыми. Мои кудрявые медные волосы опускаются к воде, и один локон едва касается поверхности. Я узнаю свое лицо точно так же, как узнала бы свое имя, если бы его услышала.
Остальная часть меня обычная, нормальная. Человеческие черты на человеческом лице. Мое внимание возвращается к глазам. Не мои. Не человеческие. Холодок проносится сквозь меня, когда я вижу блеск под радужной оболочкой, как тень, пересекающая воду.
Вынуждено тянусь к своему отражению. В тот момент, когда я дотрагиваюсь до воды, она пробуждает внутри меня силу. Боже, это больно. Боль утихает только тогда, когда я снова освобождаю ее из тюрьмы в моей груди.
Лед образовывается вокруг кончиков пальцев — но он не останавливается на этом. Лёд быстро распространяется по поверхности воды, расширяясь завитками инея. Гладкая, ровная поверхность так же прозрачна, как и зеркало. Это так прекрасно, что я не могу не восхищаться ею.
Пока я не понимаю, что лед не останавливается. Я пытаюсь вернуть его обратно, но уже слишком поздно. Я не могу. Сейчас мои силы не хотят быть запертыми, они не хотят, чтобы их сдерживали или останавливали. Лед продолжает распространяться по озеру, достигая скал вдоль дальнего берега.
«Остановись. Остановись».
Вдали раздаётся грохот, и я настораживаюсь. Солнечный свет, светивший на серебряные воды озера, исчезает за темными грозовыми облаками, которых не было минуты назад. Неожиданный ледяной ветер пронизывает меня сквозь тонкую ткань моего платья.
— Прекрати это, — говорю я своей силе приглушённым шепотом, изо всех сил пытаясь затащить ее обратно в слишком маленькое пространство в груди. — Стой, стой, стой.
Моя сила возвращается так быстро и болезненно, что я вскрикиваю. Я поднимаюсь на ноги, пульс ускоряется. Озеро и пляж покрыты толстым слоем льда.
Что я только что сделала? Сила, как и мои глаза — она не ощущается правильной. Она не моя. Как такое может быть? Я не могу ее контролировать.
«Согласиться. Ты должна согласиться сейчас».
Скелетообразная рука обернулась вокруг моей в жесткой, оставляющей синяки, хватке. Увядшее тело обнимает меня и внезапно возникает мучительная, жгучая боль.
Я помню, как я откинула голову и закричала, кричала и кричала.
Поражаясь воспоминанию, я спешу уйти с этой проклятой пристани, прежде чем смогу сделать что-то похуже, чем заморозить воду и создать шторм.
«Что за чертовщина? Что я такое?»
Мои мысли шепчут мне слово. Ужасающее предположение, от которого я с тревогой замираю: «фейри».
Нет, я не фейри. Я смотрю на ноги, опухшие и изрезанные от ходьбы по лесу. Фейри не кровоточат так легко. Осознание этого немного успокаивает. Память приходит быстро: я сжимаю пальцы, впиваясь ногтями в ладони, чтобы вспомнить, что такое боль.
Боль, которая говорит, что я все еще человек. Я — все еще я. Кровоточат — это то, что делают смертные.