Я снова роюсь в своем разуме, но все, за что я могу ухватиться — это отпечатки, пережитки истинной радости и горя. Преследования монстров. Интимные прикосновения и обещания шепотом всю ночь. Ничего из того, что могло бы сказать мне кто я, или как я оказалась в лесу, окруженная милями мертвых деревьев и ничего не помнящая.
Опускаю свой клинок и провожу пальцами вниз по моим обнаженным, покрытым кровью и грязью предплечьям. Словно я могу найти там ответы. Как будто все должно внезапно стать таким ясным.
Ничего.
Под грязью — гладкая, безупречная кожа. И, тем не менее… это кажется неправильным. Мне удается вспомнить только фрагменты, но мои пальцы вспоминают ощущение неровной кожи, испорченной отметками в виде полумесяцев. Очертание зубов. Десятки и десятки укусов, которые говорят о потере и одиночестве.
— Я не помню, — шепчу я.
— Тебе следовало бы уточнить, — говорит пикси. Он упёр руки в бока. — Ты помнишь, как умерла?
— Нет.
— Откуда взялись эти странные глаза?
— Нет.
— А откуда у тебя появилась сила, способная сравнять целый лес?
Я издаю небольшой смешок, неожиданно для себя.
— И снова нет. Слушай…
— Ты помнишь меня, верно? — вспыхивает пикси. Когда я качаю головой, его лицо каменеет. — Но… Я Деррик. Я жил в твоем шкафу. Ты мой друг — он отчаянно машет руками. — Я создавал твои платья!
Я опускаю хмурый взгляд на своё платье.
— Ты сшил это?
Теперь Деррик выглядит оскорбленным.
— Нет, этого я не делал. Оно ужасно. Я шил для тебя с лентами и воланами, и ты выглядела так, словно была на верхушке роскошного торта.
Пока я просто смотрю на него, моргая, он пользуется моментом моей неуверенности, чтобы подлететь ко мне. Потом, прежде чем я успеваю запротестовать, Деррик зарывается в моих волосах.
Я почти отталкиваю его. Открываю рот, чтобы сказать ему: «Перестань трогать меня», потому что я начинаю чувствовать. Слишком многое. Убивать легко, это инстинкты. Для этого не нужно думать, вспоминать или сожалеть о моем пустом разуме. Это не имя, которое больше похоже на бремя.
Затем руки пикси скользят по моим волосам прямо за ухом, его щека слегка прижимается к моей, и я не могу ничего сказать. Каждого прикосновения достаточно, чтобы прорваться сквозь мои жестокие порывы заговорить с той частью меня, которую я забыла. Что-то во мне знает, что он делает это, чтобы убедиться, что я действительно здесь. В живых.
«— Как долго я была мертва?
— Два месяца и девятнадцать дней. Я считал»
Один вдох, другой, будто он вдыхает мой аромат. Деррик хмурится.
— Ты пахнешь иначе.
Его крылья ощущаются на моей коже настолько знакомо, что я закрываю глаза. Мое тело расслабляется. Все мои боевые инстинкты и ревущая сила утихают из-за непосредственного успокоения, которое вызвали его аромат и прикосновения, ощущение дома. Ничего не могу поделать, тянусь, чтобы погладить его крылья. Я дома. Я дома. Он мой дом.
— Как я пахну?
— Собой и не собой одновременно, — Деррик нюхает и хмурится. — Мне это не нравится. Это слишком сильно напоминает мне… — Он поджимает губы, ореол вокруг него мерцает алым цветом.
— Скажи… — говорю я мягко. Он выглядит расстроенным, и что-то говорит мне, что расстроенный пикси — это нехорошо. Но я должна знать. — Ты не можешь начать говорить такое и не закончить.
— Прекрасно, — отрезает пикси. — Ты пахнешь, как он.
Мне вдруг становиться больно глотать, и я не знаю, почему.
— Он?
Крылья Деррика спокойно развеваются, он сжимает челюсти.
— Ты многое пропустила. Давай отложим этот разговор. Я только что вернул тебя, — он осматривает меня, останавливая свой взгляд на смеси сажи и грязи на моем лице. Внезапно его мерцание потускнело, он выглядит пораженным. — О Боже. Пожалуйста, не говори мне, что ты все время блуждала…
— Нет, — быстро ответила я. Затем, более спокойно продолжила — Я вылезла из-под земли и не могла вспомнить, как я туда попала, — и не было никого, кто мог бы напомнить мне. — Ты же не бросил меня?
Шокированные глаза Деррика встречаются с моими.
— Конечно, я не… — затем он понимает, что я только что сказала. — Ты вылезла из …? Кровавый ад. Кровавый ад. Неудивительно, что ты навела на меня клинок. Никого больше здесь не было, за исключением этих проклятых Неблагих.