Конечно, имперские идеи были сложными, состояли из многих компонентов. Сводить их только к грабежам, наживе и стремлению эксплуатировать было бы неверно. В них – и мессианство, и патернализм, и искреннее стремление помочь тем, кого считали меньшими братьями, а бывало, и уважение к этим братьям.
Можно ли ставить на одну доску работорговцев, которые отправляли в Америку закованных в цепи невольников, и миссионеров, которые отказывались от благ европейской цивилизации и обрекали себя на тяжелейшую жизнь среди чуждой им природы и чужих народов, чтобы нести им то, что они сами считали величайшим благом – слово Божье?
Даже у Киплинга, который вошел в историю как бард британского империализма, были стихи, воспевшие народы, воевавшие против Англии. Он восхищался героизмом буров в англо-бурской войне. А о восставших суданцах писал:
Колониальная романтика не обошла, как известно, и Николая Гумилева. В 1910 г. он писал:
Но у Гумилева эта романтика сочеталась с глубоким уважением к народам дальних стран. Он писал, что Африка «ждет именно гостей и никогда не признает их хозяевами».[59]
Увы, не все, кто правили Российской империей, относились к азиатам и африканцам с таким же уважением. Николай II даже в своих резолюциях называл японцев «макаками».[60] Какой кровью заплатил потом русский народ за это высокомерие!
Что уж говорить об африканцах, если российская элита воспитывалась в духе высокомерного превосходства даже по отношению к европейским нациям! Великий князь Александр Михайлович, женатый на любимой сестре Николая II, вспоминал, чему учили его в детстве специально избранные учителя: «Французы порицались за многочисленные вероломства Наполеона, шведы должны были расплачиваться за вред, причиненный России Карлом XII в царствование Петра Великого. Полякам нельзя было простить их смешного тщеславия. Англичане были всегда “коварным Альбионом”. Немцы были виноваты тем, что имели Бисмарка. Австрийцы несли ответственность за политику Франца Иосифа, монарха, не сдержавшего ни одного из своих многочисленных обещаний, данных им России. Мои “враги” были повсюду. Официальное понимание патриотизма требовало, чтобы я поддерживал в своем сердце огонь “священной ненависти” против всех и вся».
Ну и, естественно, антисемитизм. «Мой законоучитель, – писал Александр Михайлович, – ежедневно рассказывал мне о страданиях Христа. Он портил мое детское воображение, и ему удалось добиться того, что я видел в каждом еврее убийцу и мучителя. Мои робкие попытки ссылаться на Нагорную Проповедь с нетерпением отвергались: “Да, Христос заповедал нам любить наших врагов, – говаривал о. Георгий Титов, – но это не должно менять наши взгляды в отношении евреев”… Антисемитское законодательство России почерпало главные свои основы из умонастроения высших иерархов православной церкви».[61]
Голоса сомнений в необходимости имперской политики – а то и явного протеста – раздавались с давних времен. Мудрый англичанин Сэмюэл Джонсон еще в XVIII в. писал: «Расширяющиеся империи, как растягиваемое золотое колечко: меняют солидную прочность на кажущееся величие». Француз Алексис де Токвиль, через сто лет: «Это же очевидная истина, что ничто так не мешает благополучию и свободе людей, как обширные империи». А вот ироничный Джером К. Джером: «Многие уверены, что все счастье людей – в пространстве, то есть чем обширнее страна, тем лучше в ней жить. Воображают, что самый счастливый француз не может равняться с самым неудачливым англичанином, потому что Англия обладает гораздо большим количеством квадратных миль, чем Франция. А каким жалким по этой теории должен чувствовать себя в сравнении, например, с русским мужиком, швейцарский крестьянин, глядя на карту Европейской и Азиатской России!..