— За что? И ты еще спрашиваешь? Да разве что-либо делается теперь по праву? Разве душегубы-немцы не придираются к каждому случаю, чтобы пить нашу русскую кровь?.. Я сидел на вечеринке Буланина… Мы дружески разговаривали… Вспоминали лучшие времена, покойного государя, Великого Петра, матушку Екатерину и юного императора… Как ни тяжело было при последнем, а все же дышалось легче. Про царевну Елизавету говорили тоже… про ее друга Шубина… И я говорил… А там, вероятно, поблизости присутствовал один из шпионов обер-гофмейстера… На улице уже меня догнали… Хотели арестовать… Я бежал… предупредить тебя хотел, Наташа… Думал спастись, уйти вместе с вами… но нет, нельзя… все равно накроют… Вас подведу только… Вам бы лишь уйти… А то розыск, пытки… Тебя пытать будут… Не допущу этого, родная ты моя! Не допущу!
И молодой офицер в смертельном ужасе обхватил руками жену и сына.
— Нет, нет, милый! И я за тобою! На пытку, на розыск! На самую смерть! — пылко вскричала молодая женщина, бросившись на грудь мужа.
Она трепетала всем телом. Обильные слезы текли по ее лицу. Она прижалась к широкой, могучей груди Долинского и судорожно билась на ней.
Андрюша, видя эту сцену, с громким плачем бросился к родителям, не понимая, в чем дело, — о чем тоскует матушка и отец.
— Что будет с ним, если нас запытают, зачем обоих? — взволнованным голосом произнес Долинский. — Нет, нет! — добавил он твердо и, отстранив от себя жену, пристально заглянул ей в глаза и заговорил почти спокойно: — Ты слаба и нежна, Наташа. Я силен и крепок. Чего не сможешь вынести ты, болезненная и хрупкая женщина, то буду в состоянии вынести я. Кто знает, может, дело обойдется простым допросом. А ты… ты… ты возьмешь Андрюшу, голубка, и сейчас же выберешься отсюда, чтобы злодеи не нашли тебя здесь… С первой же возможностью ты уедешь из Петербурга в Москву… Оттуда в слободу Покровскую. В Покровской слободе, при дворе цесаревны, живет наш друг Шубин, Андрюшин крестный. К нему-то и обратись за помощью. Пусть упросит, умолит царевну о ее высоком покровительстве Андрюше и тебе… Живите там с Богом… а как услышите, что выпустили меня, приезжайте немедля назад… А теперь… собирайся, во имя Бога, Наташа, пока не поздно… Нельзя терять ни минуты… Ради сына ты должна беречь себя, должна скрыться… Ведь злодеи не ограничатся одним моим арестом. Они притянут к розыску и тебя!.. Торопи…
Долинский не кончил. Громкий удар в ворота прервал его речь. Наталья Дмитриевна громко вскрикнула и повисла на шее мужа. Андрюша с плачем бросился к отцу.
Так длилась секунда, другая… Потом молодая женщина разом отпрянула от любимого человека. Смертельно бледное лицо ее приняло выражение решимости. Глаза вспыхнули недобрым огнем.
— Слушай, Юрий, жизнь моя! — произнесла она звенящим голосом, — если нам суждено увидеться, я буду самой счастливой женщиной в мире, но если… если, не дай Бог, случится что-либо, наш сын, наш Андрюша вырастет таким же честным и благородным человеком, как и его отец! Клянусь тебе в том!..
И, осенив широким крестным знамением мужа, она поцеловала его долгим прощальным поцелуем, потом кинулась во внутренние комнаты и, стараясь не производить шума и не будить прислуги, быстро отыскала нужное теплое платье себе и сыну.
В одну минуту Андрюша был одет, укутан, как в дальнюю дорогу. Его мать накинула на себя теплый платок и кофту, в которой было трудно узнать изящную, благородную жену гвардейца.
Надо было спешить. Каждое лишнее промедление несло гибель. Стук в ворота усиливался с каждой минутой. Слышно было, что стучало не двое и не трое людей, а целая толпа ломилась в крошечный дворик Долинских.
— Прощай, Наташа! Прощай, моя радость! Господь с тобою. Береги себя! — прошептал глубоко потрясенный молодой офицер. — Прощай, Андрюша, крошка мой, прощай! — продолжил он, высоко вскидывая на руки маленького человечка и прижимая его к своему сильно бьющемуся сердцу. — Слушайся мать и не забывай своего отца. Слышишь, мой Андрюша?
Мальчик только горько плакал, глядя на слезы матери и на печальное лицо отца. Но он мало понимал из того, что перед ним происходило. Ему только жутко было от таких странных стуков, которые, не умолкая теперь ни на мгновенье, потрясали до основания их небольшой дом.
— Пора! Идем, Андрюша! — произнесла наконец его мать, бережно принимая мальчика из рук мужа, и быстрыми шагами направилась к двери. Эта дверь вела в задние сени, откуда был выход прямо в огромный пустырь, находящийся на окраине города.
— А как же батюшка? Разве он останется здесь? — спросил Андрюша, беспокойно оглядываясь назад.