- Вы уже один раз убивали друга короля.
Де Вито бросил резкий взгляд на герцогиню, в его серых холодных глазах вспыхнул такой гнев, что Монпансье испугалась, что он сейчас же убьет ее, позабыв свое и ее положение. Этот человек - безумец.
- Я убивал не друга короля, а скорее своего врага.
После непродолжительного молчания, когда Де Вито вновь стал хладнокровен, он ответил:
- Король простил мне одно убийство, но не простит, если я начну убивать его друзей одного за одним. А Де Бурбон и Де По сейчас ему дороги.
Заламывая руки, Екатерина тем не менее, воодушевленно воскликнула:
- Но вы моя единственная надежда! Они погубят меня и тогда мне конец! Двуличные братья угрожают мне каждый день! Они уже располагают или скоро раздобудут доказательства моей мнимой виновности перед королем. Никто не защитит меня от клеветы!
Герцогиня упала на каменную лавку с громким вздохом. Тесемки плаща душили ее, она развязала их и осталась в одном платье.
Барон Де Вито встал напротив нее, наблюдая за ней блестящими глазами.
- Что вы хотите от меня, сударыня? Я и так заперт в этой темнице, какой мне смысл выбираться из неё только для того, чтобы быть казненным.
- Но вас не обязательно могут поймать. Я всё устрою тайно, - Екатерина прямо посмотрела на барона.
- Ничто не заставит меня сделать это, - ответил он с улыбкой.
Герцогиня пустилась в обычные для женщин веские доводы - слёзы.
- О, сеньор Де Вито, что же мне делать? Я погибла, погибла...
- Вы разрываете мне сердце, сударыня, - как можно нежнее ответил Де Вито и встал на одно колено перед Екатериной.
- Я заплачу вам любые деньги! - отчаянно сказала герцогиня Монпансье.
- Мадам, вы меня не поняли, мертвецам не нужны деньги. Я и так почти мертвец, я один-одинёшенек в этой холодной темнице, вокруг голые стены и неразговорчивые монахини.
- Тогда может быть у вас есть потребность в душевной беседе, - с надеждой спросила Екатерина.
В полумраке ей пришлось приблизить своё лицо к барону Де Вито, чтобы видеть его реакцию.
Он усмехнулся, вдыхая приятный аромат ее духов.
- Этого у меня предостаточно. Мне не хватает веселья, утех, всего того, чем живёт нормальный дворянин.
- Разве вам не весело сейчас со мной? - кокетливо спросила Екатерина, - никто из парижских дворян не удостаивался такой чести - беседовать со мной так как вы сейчас.
- Клянусь честью, это лучший день в моей жизни!
- Тогда разве не достаточную услугу я вам оказала, чтобы вы выполнили мою просьбу.
- Простите меня, сударыня, но нет. Я ценю свою жизнь, данную мне Богом и готов продать её дьяволу только за что-то достаточно ценное.
- На что вы намекаете? - с предыханием спросила Екатерина.
- Есть то, ради чего ни один мужчина не откажет женщине и ради чего он продаст свою душу.
Де Вито посмотрел Екатерине Монпансье в глаза. Она распахнула ресницы, и горячее сладостное дыхание вырвалось из её полуоткрытых губ.
- Вы желаете меня саму?
- О да! больше жизни! - Де Вито поцеловал руку герцогине, согревая ее в своих ладонях.
- Если я отдам вам свою честь, то вы убьёте Бурбона и Де По?
- Клянусь, что убью!
Монпансье встала, приблизившись к Де Вито вплотную. Его руки обвили ее талию, а губы склонились к нежной шее. Екатерина прерывисто вздохнула и Де Вито, покачнувшись, направил ее к каменной скамье, где ему выпало счастье овладеть самой герцогиней Монпансье.
После чего герцогиня Монпансье резко встала, одела плащ и сказала мрачным голосом:
- Прежде чем они умрут, я хочу, чтобы вы взяли с них той же монетой что и с меня.
- Как скажите, сударыня.
Его серые глаза все еще ярко блестели от несдерживаемой страсти. Екатерина хотела сразу уйти, но Де Вито удержал ее за руку.
-Чего вам еще? - спросила она.
-Позвольте мне сохранить на память о вас что-нибудь, хоть эту ленту.
Монпансье решительно покачала головой.
-Оставьте себе на память воспоминания обо мне. Больше такого вы не удостоитесь.
-Это будут самые сладостные и лучшие воспоминания моей жизни.
-Вот и утешьтесь ими.
Монпансье стремительно ушла, ни разу не оглянувшись. Барон Де Вито с улыбкой смотрел ей в след, привалившись к стене, но больше не ощущая холода.
Лувр. Покои короля Генриха III Валуа.
После свершения вечернего туалета король Генрих отпустил всю свою свиту, приказал зажечь розовые свечи в своей опочивальне и уложить его спать.
Когда все приближенные вышли, остался один Шико, на лице гасконца было запечатлено выражение лёгкого безумия.