- И малый рост имеет свои преимущества, - вмешался Монтень, - когда я был также юн, как и вы, господа, - обратился он к Маринусу и Натаниэлю, - мне довелось служить гонцом, и я имел исключительные успехи на этом поприще, так как для этого необходим именно такой рост и крепкое телосложение.
-Уж не об этой ли книге вы вели речь? - спросил Шико, протянув свою длиннющую руку к самой верхней полке. Выхватив один из томов в кожаной обложке, украшенной драгоценными камнями, Шико пронес ее над головами собравшихся.
-Ах, нет, сударь, это не то! - воскликнул Монтень, но было уже поздно, Шико прочел название и открыл книгу:
-Что это? Жизнеописание Катона Цензора? Пресвятая Пятница!
Внутри страниц находился тайник, в котором хранился маленький хрустальный флакон с рубиновой крышкой.
Монтень, покраснев, протянул руку, чтобы забрать книгу. Но король уже заглянул вовнутрь, так что даже если Шико и хотел сохранить тайну, это бы ему не удалось.
Генрих взял со страхом флакон и спросил, обратив укоризненный взгляд на Монтеня:
-Сударь, что я вижу? И зрение меня не обманывает, это яд, не так ли?
-Да, сир. Увы это так.
-Но к чему он вам? - король был сильно удивлен.
-Катон был, пожалуй, самым великим из людей, лучшим образцом твердости человеческой, - начал Монтень издалека, - и он в борьбе с Цезарем проиграл, но ушел непобежденным. Вы знаете, каков его конец.
-Само собой! Он наложил на себя руки! - воскликнул Генрих.
-Не подумайте, государь, что я собрался предаться этому смертному греху. Но мы не властны знать к какому порогу нас приведет судьба. Все философские учения учат нас презирать страдания, нищету и другие невзгоды, которым подвержена жизнь человека, все же это не должно быть нашей первой заботой, как потому, что эти невзгоды не столь уж неизбежны (большая часть людей проживает жизнь, не испытав нищеты, а некоторые даже не зная, что такое физическое страдание и болезни, каков, например музыкант Ксенофил, умерший в возрасте ста шести лет), так и потому что, на худой конец, когда мы того пожелаем, можно прибегнуть к помощи смерти, которая положит предел нашему земному существованию и прекратит наши мытарства.
-Господин Монтень! Неужели вы опасаетесь, что какой-то несчастный случай заставит вас прибегнуть к этому средству? - не унимался нахмурившийся король.
-Смерть в любом случае неизбежна, государь. Quae quasi saxum Tantalo simper impedent ( лат. Она всегда угрожает, словно скала Тантала).
- Вы меня не убедили, Монтень! Я сейчас же разобью этот флакон, так как буду знать, что уберег вас от смертного греха, - сжимая яд в руке, возмутился король.
-Но я вовсе не собираюсь покончить с собой из прихоти как Гелиогабал. Я держу этот яд здесь только для того, чтобы напоминать себе, что смерть близко.
Генрих омрачился.
-Государь, - Натаниэль мягко взял флакон с ядом из рук короля, благоговейно осмотрел его, а затем вложил в книгу, которую держал Шико, - конечная точка нашего путешествия - это смерть, предел наших стремлений, и если она вселяет в нас ужас, то можно ли сделать хотя бы один-единственный шаг, не дрожа при этом как в лихорадке?
-Смерти нечего бояться, - добавил Маринус, - если бы смерть была подобна врагу, от которого можно убежать, я бы посоветовал воспользоваться этим оружием трусов. Но так как ускользнуть от нее невозможно, ибо она одинаково настигает беглеца, будь он плут или честный человек.
-Nempre et fugaseum persequitur virum,
Nec parcit imbellis iuventae
Poplitibus, timmidoque tergo.
(Ведь она преследует и беглеца-мужа и не щадит ни поджилок, ни робкой спины трусливого юноши). - Процитировал Шико оды Горация.
- Неужели если наложить на себя руки, то Господь никогда не простит тебя? - грустно спросил Натаниэль.
- Да, разумеется. Малыш, ведь самоубийство смертный грех, не ты ли это повторял? - назидательно сказал Генрих.
- Да, всё так. Но знаете, есть мнение, что несмотря ни на что все получат прощение. Абсолютно все. И спасутся, - тихо проговорил Натаниэль.
- Так уж и все? - поднял брови Шико. - и Дьявол? И Гизы?
- Да, - робко ответил граф.
- Вздор! Это невозможно! Чтобы Гизы! - воскликнул Шико и Маринус в один голос.
- Возможно, У Господа всё возможно.
- Сударь, вы говорите о предметах и материях, человеческому уму не подвластных. Простите, но вы не можете знать, что для Господа возможно, а что нет, - меланхолично заметил Монтень.
- Конечно, могу! - вскипел Де По, Генрих снабдил его за это восхищённой улыбкой. - Бог всесилен, это ясно как день.
- То, что вам ясно может оказаться совсем не ясным, так же как день не окажется днём. Вы утверждаете, что снег бел, а он может быть черен. Хотя и того мы утверждать не можем. Наше зрение ограничено человеческим восприятием. Кто знает каков мир на самом деле, если мы всего лишь его крошечная и ничтожная частица, если мы, возможно, видим его не таким, каков он в натуре. Мы не можем постигнуть Божественный Разум, и заниматься этим глупо, так же как и утверждать что-либо на этот счёт, - с запалом высказался Монтень.