- Ты меня отвергаешь? - мрачно спросил король.
- Простите меня, ваше величество. Я люблю вас. Я... Ах.
Глаза Де По были полны слёз, и он дрожал с головы до пят. И голос его был исполнен мукой. И сердце короля дрогнуло, ведь Генрих любил Де По.
- Чего же ты тогда упрямишься? Ты хочешь, чтобы я добивался тебя?
- Я вас не достоин, - слёзы катились по лицу графа, он снова упал на колени пред Генрихом, - я не смею стать причиной вашего грехопадения. Нет, лучше смерть, любая мука кроме той, где мне столкнуть вас в бездну греха.
- Какая бессмыслица! Зачем так мучиться? Иди ко мне, раз ты так любишь! - воскликнул Генрих. - Ах, разве ты не понимаешь, как жестоко терзаешь моё сердце!
Генрих был истомлён своими порочными желаниями, и это вылилось в слепую и бессмысленную злость.
- Если ты немедленно мне не подчинишься, я отошлю тебя в Наварру!
- Я готов ехать, - каждое слово давалось Де По с трудом. Он унял свои слёзы и сейчас был холоден и решителен.
- Ты не любишь меня! - закричал Генрих. И стал швырять столики с купальными принадлежностями. Дамы завизжали, все кто гулял и веселился, сейчас смотрели, чем закончиться драма.
- Люблю! Люблю! Но это всё что я могу. Вы не знаете меня. Ваше Величество, вы только думаете, что знаете, я вас недостоин. Я не могу вам позволить так ошибиться. Я так поступаю ради вас, хотя вы этого и не просите. Я сохраню вашу душу. Я лучше уеду навсегда и буду жить одной только мыслью о вас! Но сберегу вас от гибели и греха.
- Я запрещаю вам даже думать обо мне! - в слезах выкрикнул Генрих.
- Я повинуюсь.
Де По выбежал из купальни. Генрих зашёлся рыданиями, но никто не решился подойти к нему, чтобы утешить. Маринус подтолкнул Шико к королю, а сам выбежал вслед за братом.
- Шико, Шико, - всхлипывал король, - и ты оставишь меня когда-нибудь?
- Никогда, - ответил Шико.
Придворные быстро разбежались точно крысы, стараясь не попасть Генриху на глаза, поскольку в тех кого король кидался предметами и попадал, он немедленно высылал, а Шико, поддерживающий своего друга за локоток, мрачно улыбаясь, подавал вещицы потяжелее.
Наконец купальня совсем опустела, и Генрих и Шико остались одни. За дверями толпились миньоны, напрягая слух, пытаясь подслушать разговор короля и шута.
- Пойдём, Генрих, чего мы тут будем сидеть, мокрые и холодные, идём оденемся, - ласково уговаривал Шико.
Теперь Генрихом овладел дух отчаянья, он продолжал заливаться слезами, кляня судьбу и самого себя.
- Зачем я родился на свет! Несчастный! О, если бы я мог по Божьему повелению или даже пусть по какому-то волшебству перестать грешить! Если бы я мог оказаться подле моих друзей, то я бы целовал их ножки и все бы простил!
- Успокойся, сын мой, пойдём спать, тебе нужно согреться, ты весь дрожишь.
Генрих подчинился, безвольно опустив руки, и последовал за Шико, который расчищал королю путь среди миньонов, ещё разодетых в тоги. Смилостивившись, Генрих позвал их с собой к неудовольствию Шико. В опочивальне на Генриха накатил новый приступ:
- Ах, глупец я! Глупец! Злодей! Тиран! Ирод!- закричал он.
Шико не сказал ничего, не подшутил, не усмехнулся, потому что Генрих сейчас очень страдал, и ему нужна была поддержка. Миньоны молчали в испуге.
- А где они? - слабым голосом спросил король, - где Де По и его брат?
-Они уехали со своими слугами, - пробормотал Ла Валетт, низко опустив голову.
- Шико! Скорее, поехали за ними, остановим их! Вернём обратно! Я всё прощу!
- Да мой король! - ответил Шико.
- Подайте мне одежду! - велел король.
Миньоны живо одели своего государя и сами быстро разоделись, наспех натащив плащи на голову. Генрих, завидев себя в зеркале, разъярился и разбил его вдребезги, заявив, что никогда более не посмотрится в проклятое стекло, словно вдова, которая не хотела видеть своего отражения для того, чтобы навсегда забыть о своей красоте и более не грешить в память о муже.
Шико отправился в конюшню и подготовил пятерых лошадей для себя, Генриха, Келюса, Шомберга и Можирона. Ла Валетт оставили на страже Оленвиля.
Промозглая осенняя ночь встретила Генриха ледяным дождём, смешанным со снегом. На земле развелась скользкая грязь, в которой тонули ноги лошадей. Ни луна, ни звёзды не освещали их путь, двигаться приходилось в кромешной тьме. Стало понятно, что поездка обречена, когда под Келюсом неожиданно упала лошадь. Она поскользнулась на ледяной каше и сломала ногу.
- О, Кровь Христова, Келюс, ты не ранен? - обеспокоенно крикнул Генрих, пытаясь перекричать стихию.
- Нет! Государь, оставьте меня здесь, я доберусь до замка и возьму себе другую лошадь и сразу брошусь вдогонку! - ответил Келюс, выбираясь из грязи.