Не самое приятное, что могло прийти в голову. Без проблесков света; пространства много, и от того оно уже как бы затемнено: нечего высвечивать, нечего выискивать, пространство – вытравленная тьма, остались только комнатки обскуры, где темнота скорее воображаемая, чем действительная, которая не в силах поставить ультиматум царственному свечению и вся направлена в себя, затравленная и жалкая. Темень против темноты; внешнее против внутреннего – протяжённое против мыслящего, материя против духа. Темнота, даруемая светом, светоносный мрак, безраздельный властитель пространства, само пространство и есть власть, а значит свет, нет ничего кроме света; и всё же, наверное, есть ещё другая темнота – и она ползает по норам где-то в глубине… Всё уже давно известно, дано в пределах пространства, у которого нет пределов – столь большое, что оно в равной степени и абстрактно, и реально, а значит тотально, и здесь впору высчитывать расстояния световыми годами, а не метрами. Чувства остались позади, разве что ещё клокочет где-то мысль: что-то осталось непонятым, но это просто наваждение, невротический след, шепчущий всплеск на глубине – чем глубже, тем воображаемее, плывуче и зыбуче.
Контаминация
25-ый номер следовал прямиком до ВолГУ, проезжая мимо ещё нескольких университетов и колледжей, так что почти весь салон был занят студентами. Кристина заняла первое попавшееся на глаза место – рядом с девушкой, у которой волосы были выкрашены в бардовый цвет и которая, не умолкая, болтала по телефону. Передав деньги за проезд, Кристина попыталась поудобнее усесться в кресле, но седушка и спинка были слишком жёсткими; облокачиваясь, Кристина чувствовала, как больно вжимается в кожу ремешок лифчика. Всё же хорошо, что она его надела он сильнее обхватывает её туловище, ладони смыкаются на спине и руки крепче сжимают её, губы соединены поцелуем, запах тела, совместный запах их тел, они оба сопят, прерывисто дыша, и ей кажется это смешным, однако оторваться от поцелуя не может, потому что он слишком сладок и упиться им сполна невозможно, сама же невозможность упоения только подстёгивает их, пальцы тем временем ощупывают лямку лифчика, пытаясь расстегнуть её, она чувствует, как нарастает в нём злоба из-за промедления, которое и составляет трудность задачи, но наконец лямка повержена, быстрым движением он стаскивает с её груди лифчик, вновь целует губы, а потом начинает опускаться к. В груди покалывало, по коже проскакивали маленькие электрические разряды; возбуждение росло; этот парень в оранжевой футболке сел с боку от неё, на другом ряду – Кристина старалась смотреть только вперёд, её взгляд упёрся в спинку кресла напротив – глаза изучали каждую складку и трещинку на синтетической обивке, оценивали её фиолетовый оттенок, который на солнце начинал сиять, как лощённый другими словами у-влажнённый исходит влагой приобретая вторичную поверхность которая может меняться становиться упругой гибкой сияющей кардинальное изменение качества торжество трансформации над кожей – вторая кожа без которой первая кожа прочно-мертва анти-транс-фигуративна влага-вода: вторая кожа вода возникающий из отсутствия избыток; дыхание перехватило, внизу живота стало ещё теплее, из-за взмокших трусов сидеть стало совсем не удобно – стараясь сохранить спокойное выражение лица, девушка разрывалась между вожделением и чувством глубочайшего стыда, словно она ребёнок и только что обмочилась. Наверное, он знает. Он определённо в курсе, что мои трусы промокли до нитки, что у меня там уже целое море, которое собирается вот-вот расплескаться по джинсам и которое он, скорее всего, готов вылакать до дна, правда, большой вопрос, есть ли у этого моря дно – наверное, оно встопорщится лишь когда желание себя исчерпает, во что с трудом верится, потому что желание не было бы желанием, будь оно исчерпывающимся; сочится теплота, течёт прямо из этой темноты я и не думала что теплота и темнота созвучны они точно связаны они взаимозаменяемы они тождественны они, и там горячо, там всё мягко и сладко, а возбуждение подхлёстывается тем ярче, чем более ясные очертания приобретает образ чего-то изливающегося, покрытого влагой, округлившегося благодаря воде, что возводит форму в ранг максимальной пластичности… Кристина подняла руку, провёла ладонью по шее, делая вид, будто разминает её; она прикрыла веки, а когда слегка повернула голову, уже готова была взглянуть… чёрт возьми, мне плевать на этого парня, я хочу не его; вместо него я увидела другого, про кого забыть забыла уже давно, а теперь теку и трясусь от невозможности сейчас же потрахаться с ним… интересно, кстати, где он, как у него дела… это станет неважно, когда мы увидимся вновь, когда он войдёт в меня и я закричу от счастья, когда наши тела будут литься и схлёстываться – когда наши тела превзойдут себя, станут ближе к воде, к её способности принимать любую форму, когда они станут единой поверхностью – когда мы превратимся в плоть… Кристина обхватила рюкзак и прижала к себе, как будто он мог её спрятать от посторонних глаз. Так не может продолжаться. Надо потерпеть. Главное, не подавать виду. Не показывать, что тебя изнутри что-то жрёт. Отвлечься. Подумать о другом. Рано или поздно равновесие возобновится. Она забыла о нём. Никогда не вспоминала. Расставшись, они больше не общались, потом холод исчез. А теперь. Вода. Вода. Расстались по глупой причине. Начало осени, солнечный день, по небу плывут облака. Тут же в сознании возникает шаблонная картина. Рефлекс. Продукт мгновенной реакции, моторика образа. Детали же, носители неустранимой подлинности, единственное, что может придать вес воспоминанию, рассеиваются кругами, расслаиваются и отлепляются, опадая; детали растворяются в самих попытках вспомнить, не за что ухватиться, чтобы воспоминание распушилось и расцвело. Забвение – становление памяти стереотипом, словно прошлое на самом деле остаётся в прошлом, как если бы на прочерченной линии времени всё, что находится слева от точки, обозначающей момент настоящего, само собой захлопывается в шкатулку, в которую можно когда угодно подглядеть. А теперь. Ветвится мышцами, подрагивает у подушечек пальцев, струится колким потоком под кожей и бурлит далеко внизу вспененной жидкостью. Кристина не обращала внимания, что происходит вокруг, пока сбоку от неё не раздался голос, просящий водителя остановить на Ополченской улице – из-за этого голоса в голове зазвенело, и Кристина на миг подумала, что упадёт в обморок – по телу как из битого сосуда разлилась обезболивающая слабость, и глухота забытья показалась ей верным выходом из ситуации, однако спустя ещё несколько секунд она пришла в себя, уловив в воздухе едва заметный кисловатый запах. Маршрутка остановилась, и парень быстро вышел наружу – от этого Кристине заметно полегчало. Дальше ей оставалось только перетерпеть мокрые трусы.