Вернёмся к сути.
«Нет»
Абсурдны мои мысли о Кристине.
Что в этом мире выходит за рамки реального, так это мои шансы познакомиться с девушкой.
Надо лишь набраться смелости. Дальше – дело техники. Это как инструкция, которую всё равно никто не читает. Одно решительное действие – без него любые теоретические построения не стоят ломаного гроша. Вероятность провала страшит сильнее всего. Что, если вся моя решимость пойдёт в утиль? Кристина скажет «нет». Конец. Оставайся наедине со своими чаяниями. Меня к такому не готовили. Я в ловушке.
Неверный выбор
Пространство вдруг надломилось громким, вульгарным смешком. История о вчерашних посиделках – где? на крыше? – оказалась довольно забавной. Однако, разве есть какие-либо доказательства, что было «вчера»? Кристина словно бы выпала из времени – в заблудшую вечность, посмертную ночь, ибо остальной мир не спал, продолжая вершить своё великое дело бытия – в действиях тех, кто взирал на город с крыш и встречал рассвет сквозь похмельный грохот упаднических мыслей – одна Кристина погрузилась в сон, ненароком попытавшись переиграть зрелище мироздания. Я не знаю, о чём они говорят. Не надо было тогда уходить, правда, что теперь мучиться. Я просто испугалась. Всё время волновалась. А он всё на меня смотрит. Думает, я не вижу. Дурачок. А я смотрю на неё.
– А ты чего вчера ушла? – спросила Настя.
– Ага, – добавил Вова. – Мы без тебя скучали.
Кристина пожала плечами.
– У меня… голова заболела. Не могу пиво пить.
– Ну-ну, мы видели, – саркастично заметил Дима. – Сколько ты выпила?
– Не помню.
– Ребят, мы алкоголики! – провозгласил Вова.
– Ой, фу! – произнесла Настя.
Провидение
С самого начала её преследовало мерзкое ощущение надвигающейся катастрофы. Как обычно, ничто не говорило об этом напрямую и обходилось лишь намёками и предчувствиями. Старая комната в их старой квартире, которую она никогда не любила; пространство будто остеклилось, став обеззараженным и чуждым. Мать стоит на балконе и через окно смотрит в комнату; её лицо едва угадывается в изобилии солнечного света, однако чётко видна похожая на оскал, нечеловеческая и от того пугающая улыбка. Отец стоит посреди комнаты, как истукан, не шевелясь, и произносит, тихо, как молитву, слова: