Нет, то было отвратительное лето.
Одиночество
Сейчас я думаю – будто не со мной это произошло. И если посчитать – не так много времени минуло с того часа, как я впервые понял, какой может быть смерть.
Разумеется, я и раньше прикидывал, какая она. Вот тебя нет. Меня только смущало, что родители и я будем скучать друг по другу, разделённые такой преградой, через которую нельзя перейти обратно. То есть – раз! – и всё, дверца закрыта, делай что хочешь. Короче, смерть мне виделась пределом, экстремальной формой одиночества. Трупы, могилы, мертвечина и прочая атрибутика этого явления мою голову, понятное дело, не занимала. Меня, если можно так сказать, волновал философский аспект данной проблемы. Умереть значит не исчезнуть совершенно, а лишь переместиться в другое место, не знаю какое, для меня оно оставалось абстрактным, главное, что это место оторвано, изолировано, недоступно для мира живых. И я могу наблюдать за ними, а они за мной – нет. Они не знают, где это место; живым известно, что это место есть, однако его координаты им неведомы. Если бы человек знал, где именно располагается смерть, то мир ёбнулся бы. Он рванул бы, как петарда в сжатой ладони, и все основы, на которых держится мироздание, эти слоны с черепахой покатились бы в тартарары. Мир существует, потому что человек не знает, что такое смерть. Она – это загадка с миллионом возможных ответов. Смерть как калейдоскоп: узор постоянно меняется, но какой бы вариант ни выпал, всё равно сохраняется некая гармония, симметрия сторон и упорядоченность элементов.
Можно долго растекаться маслом по древу.
Смерть – хороший повод для досужих размышлений, пока сам с ней не столкнёшься. Я имею в виду, когда умирает близкий тебе человек. Родственник или знакомый. Или когда кто-то умирает на твоих глазах – и тогда не важно, знал ты его или нет.
Изоляция
Выйдя на дорогу, Кристина направилась в сторону второй продольной, шагая вдоль низкой ограды, выложенной белым кирпичом, который со временем со временем которого нет потому что эта ограда часть великой китайской стены чей возраст исчисляется безумными числами отделяющими меня от её фундамента а там лежит валяется побитое время так что со временем вещь отторгается от времени становится неуязвимой как божество бог просто очень долго живёт пускает корни оживает потому что стоит на месте лишился своего цвета и фактуры. По ту сторону ограды находилась котельная с высокой трубой, которая неизменно напоминала Кристине крепостную башню, здание же самой котельной было приземистым и крепеньким, с выщербленными углами и разбитыми окнами, в чьих недрах покоилась та же вязкая темень, что ошивалась близ подъездов; могло показаться, что котельная эта не котельная, а какая-нибудь каморка, в которой обитать может разве что затворённое от мира существо, пещерный житель, не выносящий солнца город прячется зарывается в землю потому что всегда проигрывает солнцу, и по цвету каморка почти не отличается от ограды, от жёлтой земли, словно именно из неё и была возведена котельная. Этим цветом отличались и стоящие рядом пятиэтажки-хрущёвки, истинные наследники мёртвой, нерождённой земли, носители безвестной старины – выступившие из небытия фигуры и продолжающие оставаться небытием, будто вездесущая материя запечатлела собственной образ в беспричинной и бесконечной пустоте. На ходу Кристина вытащила из кармана пачку LD, в этот момент, тарахтя, мимо проехала «копейка», в которой различие между ней и полной рухлядью заключалось в том, что что-то заставляло эту машину ехать; в воздухе повис острый запах бензина, дурманящий и отравляющий вперемежку с горячим воздухом и пылью это особенный наркотик присущий этому городу – Кристина отвернулась к ограде и попробовала несколько раз вдохнуть – во рту почувствовался вкус съеденного перед выходом яблока, как штрих к недавним мыслям об адской бездне – наверное, именно так пахнет адская бездна, где вещи настолько стары, что стоят выше времени. Бензин, дым, пыль, теплота. Наконец, приосанившись, Кристина вытащила из пачки сигарету и положила её в рот. Щёлкнула зажигалка – кончик сигареты затлел. По дороге стелился чёрный дым, медленно расходящийся на тонкие изящные лоскутья; в это время кисловатый вкус яблока сменился горьким вкусом дешёвого табака. Дорога, дома, ограда, небо, солнце, маячившая невдалеке вторая продольная сдвинулись вбок, как будто всемирная ось дала осечку и поплыла в сторону, и всё из-за дешёвых сигарет и дешёвого бензина. По коже пробежала дрожь. Кристина продолжила идти, но тело заупрямилось – его тянула из стороны в сторону невидимая и своенравная сила, очнувшаяся от долгой спячки где-то в районе сердца или живота.