Любовь ли это?
Я просто хочу постоянно находиться рядом с ней.
Она из другого мира, другого измерения.
Меня самого от этого тошнит.
Что я могу ей сказать? Только пялюсь на неё, как маньяк, уходя дальше в дебри мечтаний и грёз.
Грёзы – тоже прикольное слово. Надо запомнить.
Кабала
Я не разделял общего энтузиазма, но всё равно присоединился к остальным. Можно сказать, я доверился фатуму, коллективному сознанию или чему-то в этом роде. Какой-то силе, которая была во много раз больше моего маленького, никчёмного индивидуального существа.
Дружной гурьбой мы высыпались на проспекте Ленина и отправились в супермаркет, что находился на другой стороне дороги.
Кассирша с подозрением посмотрела на нас. Дима козырнул паспортом. Кассирша кивнула и пробила всё пиво, которое мы приволокли на кассу. Дима убрал паспорт и взял свою бутылку. Кому-то уже восемнадцать. Кто-то уже взрослый. Там и ипотека, и кредиты. Не надо становиться взрослым, иначе влезишь в долги по самые уши.
Причинаследствие
По дороге обратно, сидя в маршрутке, мне чудилось, будто взгляд каждого из пассажиров направлен исключительно на меня. Ясное дело, ведь единственное свободное место располагалось в начале салона, где кресла обращены лицом к остальному пространству. Тем не менее то были осуждающие взгляды. Тяжёлые. Острые, как копья, эти взгляды прошивали меня насквозь, потроша мою грешную душонку. Всё сплелось в один богомерзкий клубок: сданный на отвали егэ, наплевательское отношение к своей жизни и, в довершение, оплачиваемое обучение. Словосочетание «учиться на бюджете» звучало как высочайшая похвала, символизируя величайший успех, победу. А «учиться на платном» – всё равно что позорное клеймо. Не отрываясь я смотрел в окно, где проносящиеся мимо дома, улицы, люди, машины сливались в неразличимый фон, в гуще которого я попытался укрыться от чужого осуждения. Теперь-то я понимаю, что просто напился, и пиво затуманило разум, слегка исказив воспринимаемую реальность. Но ещё одна мысль не отпускала меня. Не отпускает и сейчас. Кристина. Она – далеко, на недостижимой ступени. Крутая и умная, свободолюбивая.
От страха я свалил, заперся в скорлупе. Вернувшись домой, начал прокручивать в памяти её облик, её лицо. Короткое замыкание с большими последствиями. Я не видел связи в своих действиях. То ли потому, что я влюбился, я так часто вспоминаю Кристину. Или, наоборот, пытаясь доказать себе, что это действительно любовь, я продолжаю думать о ней. Притворность и искренность сцепились между собой мёртвой хваткой. Причина взяла отгул. Меня так сильно привлекла идея, что я могу в кого-то серьёзно влюбиться, что это чувство может дать моей жизни заряд, по мощности не уступающий водородной бомбе, что по наитию я и мыслить старался в подобном ключе – со странноватым привкусом фаталистичности и одухотворённости одномоментно. Мне так грустно и так тяжело, и хочется заржать, как ненормальный, от дешевизны сего предприятия. Короче, метания, метания, метания. Плохо. Хорошо. Гадко. Чудесно. Ужасно. Прекрасно. В общем, по моим самым делитантским догадкам, в такой невротичной свистопляске и должен пребывать влюблённый, если он, конечно, по-настоящему влюблён, без всяких этих самцовых заходов.
Сумерки богов
Домой она вернулась вечером, когда небо стало разжиженным, облака напоминали рваную вату, скинутую всю к восточной стороне горизонта, а по земле ходил-бродил приятный холодок, предвещающий ночную свежесть. Темнота, в которую погружался исходящий день, словно бы поднималась из-под земли, отрывалась от поверхности и травила, как дым, небеса, изгоняя солнце, так что последнему не оставалось ничего другого, как отступить перед надвигающейся завесой.