Отказавшись от предложения Инны разделить с ней чаепитие, Кристина собрала рюкзак, набрасав туда тетрадей и ручек, и вышла из комнаты. Действительно, в коридоре ей стало намного спокойнее, ведь она находилась здесь одна, и дверь надёжно защищала её от того, что могло находиться в комнате. Однако, не забывай, это твоя комната. Вернее, её половина.
Гаражи и новостройки
Да уж… Поездка действительно долгая. Несколько дней назад, когда я ехал на собрание первокурсников, эта дорога не казалась такой изматывающей. Наверное, это из-за короткого сна. А ведь ездить так предстоит ещё очень много раз. Очередная остановка – и пассажиров становится всё больше. Места закончились, и некоторым приходится ехать стоя, хоть это запрещено. В заляпанном высохшей грязью окне – уходящая вдаль вторая продольная. Раньше мне едва ли приходилось ездить так далеко, тем более – по второй продольной, которая, по сравнению с первой, казалась мне более дикой, что ли, необустроенной. Не знаю, откуда пошла такая аналогия, но если первая продольная пролегала вдоль ухоженных, обжитых домов, то по бокам второй продольной стояли либо гаражи, либо новостройки, образ которых вызывал во мне смешанные ощущения. Волгоград – такой старый город. Настолько старый, что девятиэтажки производили впечталение чего-то неествественного, неземного, носившего характер чего-то непостижимого среди образцовых пятиэтажных зданий, что были возведены после войны.
Das Ding
Невыносимей всего то, что мы постоянно рядом. На дистанции взгляда, в диспозиции ролей в этой круговерти; мы части рутины, мы и есть, поверь, эта самая рутина. Каждый день я вижу тебя, наблюдаю за тобой, уверенная, что ты не видишь и тем более не чувствуешь моего взгляда, которым я изучаю твоё лицо и твою фигуру, твой каждодневный наряд. При таких ножках тебе очень идут юбки. Ещё джемперы. Их тонкая ткань облегает твоё гибкое, стройное туловище. Мешковатые свитера чересчур грубы для твоего стана. Я уже говорила, что это невыносимо, постоянно находиться рядом с тобой, однако, стоит тебе хоть раз не появиться на учёбе, становится намного хуже. Никакая память не в силах восстановить твой образ. И слава богу. Была бы я в силах представить тебя во всех деталях, то это означало бы, что теперь нас с тобой ничего не связывает, что ты окончательно поселилась во мне, став очередным периодом жизни, главой биографии, которую хочется перелистнуть, чтобы наконец узнать, что было дальше. Гадость… Но каждое воспоминание о тебе страдает неизлечимым изъяном, в твоём образе находится неустранимый элемент, который и заставляет меня изнывать от тоски, что тебя нет рядом со мной. Вспоминая тебя, я начинаю тебя забывать, и это приносит мне нестерпимую боль. А в боли этой – наслаждение.
Паттерны
Откровения марионетки, которые никогда не прозвучат из её уст, ибо уста её – чужие уста, да и сама марионетка представляет собой вещь несобственную.
Стать живым – этого я боялся.
Блестящий, почти огненный взгляд, вышедший ко мне из декоративного леса. Он звал к себе, а я ничего не мог ответить, лениво поддаваясь соблазну. Это не походило на нас с тобой. С Валей меня связывал инстинкт. А ты… слов не нахожу.
Пекло
Когда глаза привыкли к свету, Кристина встала с раскладушки; та скрипнула, будто поздоровавшись с девушкой. Только не хватало мне приветствований от машины по производству сколиоза. Спина начинает напоминать горную тропу, позвонки гудят. И всё-таки я свыклась. Если прямо сейчас мне подарят кровать, я стану воротить нос, ведь нет ничего лучше раскладушки. Дура. Небо за окном едва окрасилось розовато-молочным цветом, напоминая речную заводь, а в манящей прохладе, заползающей в комнату через открытую на балкон дверь, угадывались нотки предстоящей полуденной жары, что связано было отнюдь не с перцептивной, а с рассудочной системой: впечатанные в мозговую корку рефлексы как всегда оповещали, чем грозит сегодняшняя погода, что даёт основания полагать, что погода – это скорее привычка, чем объективное состояние бытия. Бытие само похоже больше на привычку, чем на что-либо ещё; оно и есть привычка. Так или иначе, Кристина действительно привыкла, что в Волгограде жара – это навязчивая мысль, свербящая каждый из возникающих в сознании образов, и сколь бы ни была свежей ночь, жара постоянно норовит напомнить о себе, если не воспринимать жару как вечное припоминание о её собственной персоне, потому что когда жара полностью вступает в свои владения, припоминать уже нечего. Кристина зевнула и поплелась в ванную проснуться так трудно что завидуешь Сизифу ведь ему не надо было спать не надо было переживать это состояние из раза в раз он просто катил камень потом камень катился Сизифу буквально было не до сна он превратился в фигуру по ту сторону сновидений; по пути она заглянула к Свете – та спала в своей комнате, являющейся одновременно и залом, зашторенной тугими, тяжёлыми кусками тканей, которые выполняли функцию занавесок, из-за чего внутри царил вполне натуральный, ощутимый полумрак, как парадокс или вещь-в-себе, наперекор солнцу, которое поднималось сейчас над землёй, превращая небосвод в речную заводь. Света всегда зашторивала окна – днём от света, потому что квартира находилась на солнечной стороне, а раскрывать занавески ночью не было никакого смысла. Это также одна из особенностей Волгограда. Летом почти каждая квартира перевоплощается в камеру обскура.