– Ты что, пила? – спросила Света.
– Пиво. Чуть-чуть.
– Не наделай так как-нибудь глупостей.
– Хорошо.
Кристина привыкла к попыткам Светы походить на мать.
– Что с общагой?
– Всё в порядке. Заселилась. Завтра поеду туда.
– Прям насовсем? – Света ушла в ванную, начала мыть руки.
– Да, – громко ответила Кристина сквозь шум воды в трубах.
На улице уже темно. Горят огни вдалеке. Из приоткрытых окон доносится шум.
– Маме позвони, – сказала Света, выйдя из ванной. – Она попросила.
– Ладно. Почему мама мне сама не позвонила?
– Я-то откуда знаю. Просто попросила меня передать.
Смысл ловушки
Постучалась для начала, потом нажала ручку, открыла дверь. Та была лёгкой, и когда Кристина потянула дверь на себя, по лицу проскочил плотный поток воздуха, словно махнули широким бумажным листом. Шагнула немного вперёд и остановилась на пороге, оставив руку за спиной, на рычажке. В деканате находилась только методистка, она сидела в дальнем углу, за столом, на котором были разложены разные бумаги, папки; перед лицом – монитор, что на нём изображено – загадка, видно, как глаза скачут по экрану, что-то ищут. В кабинете прохладно и тихо. Лицо методистки напоминает лицо Греты Гарбо. Имя случайно всплыло в сознании, как будто его подсунула сама память: Кристина когда-то в детстве смотрела один фильм, где играла Гарбо; как-то связано с Россией; фильм назывался… назывался… я помню один кадр, по-моему, он был в самом начале, когда поезд прибывает на вокзал – всё вокруг старомодно, изображение чёрно-белое, лица светящиеся, белые, идеальные лица исступлённый цвет взрезающий в себе источник света свет присваивается цветом и цвет самодовольно лезет наружу из-лучается вырывается из себя самодовлеющий источник кажется такова природа света он не нисходит извне источается свет след того что хочет говорить само на своём языке что выползает из себя самого, которые могут существовать только в старом кино; пространство окутано дымом от паровозов, черновато-грязным, кляксоподобным: какие-то кляксы белые, другие совсем чумазые, третьи имеют молочный оттенок, занимая промежуточную позицию в заданном спектре, и в этих чадящих поволоках пространство теряет свои измерения, становясь желеобразным и походящим на воплощённое сновидение; пространство плывёт и клубится в себе, сплющивается, растягивается, люди же то исчезают, то возникают в дыму, точно призраки; наконец, из вагона выходит Грета Гарбо – её лицо возникает из матовой завесы, дым как будто раскрывает чары этого прелестного лица, расступается перед женской красотой, обязательно пленительной и на вид невинной, глаза блестят, губы стиснуты в молчании; фильм назывался…
– Что вам? – спрашивает методистка.
Кристина спросила, где сейчас проходит собрание регионоведов первого курса.
213 аудитория.
А фильм назывался «Анна Каренина».
Здесь же, на втором этаже, где и деканат. Понять бы, в какую сторону идти. Направо по коридору. Все двери как одна. Стены кремового оттенка. Если убрать номера аудиторий и названия кабинетов, получится нелицеприятная картина, совершенно стерильная и обезвоженная. Коридор кажется бесконечным. Сознание попадает в ловушку, достраивая пространство наиболее вероятным образом – смысл ловушки заключён в том, что пространство поддаётся таким модернизациям, и архитектура, вначале зависимая от субъекта, ставит в зависимость уже самого субъекта, отчего тот теряет рассудок; не иначе как уловка сновидения, приём, которым пользуется бессознательное, чтобы выбить почву из-под ног сновидца.
Пустые слова
Поев, Кристина отправилась собирать вещи. Она справилась с этим довольно быстро, будто уже давно была готова к высылке. Ощущения только изменились. Теперь не будет никаких перебежек и привалов. В конце – лабиринт, архитектура блужданий и неведений. Словно так и должно было быть. Одно утешение – Настя. Ради этого стоило дождаться завтрашнего дня. Вновь почувствовать себя шпионом, носителем секрета, который понемногу поедал Кристину, доводил до отчаяния. Она ведь никогда не сможет подойти к Насте, сказать ей, что чувствует. Каждый раз, как видела её, сердце будто подскакивало, а потом… пустые слова приходят на ум, как из поздравительных открыток; любовь подталкивает к штампам, словно в ней присутствует определённая нормированная форма восприятия. Но влюблена ли я? Наверное, это тоже клише. Из кино, из книг, из тех же открыток. Вытравленное таинство, опошленный ритуал. На обложке – рисунок лабиринта, и как ни води пальцем, выбраться не получится. Когда смотришь на лабиринт сверху, кажется, есть пути отступления, ещё возможно движение, и выход рядом, однако ощущение приближающегося конца – одна из уловок подобного строения; это фундамент лабиринта – выход. А может быть выход – это и есть лабиринт? Когда думаешь – вот-вот покину это место – как перед носом вырастают стены, и дорога продолжается. Да, лабиринт возникает у самого выхода. Лабиринт – это уловка выхода, не наоборот. Всё запутано. Легче застрелиться.