Тогда они попытались вернуться к дороге. Вломились в непролазную чащобу, и там Дюфа разглядел среди завала сухих стволов и сучьев какую-то проволоку. Откуда взялась эта железяка здесь, в глухом лесу?!
Напрягая все силы, выбрались на какую-то пустошь, по колено заросшую молодым березняком.
– По-моему, это заброшенный полигон, – пробормотал Жиртрест. – Вон там вышка и знаки. Похоже на вертолетную площадку.
Рауль прищурился, и толстяк, опустив глаза, замолчал, чтобы не брякнуть лишнего.
– Мля, че за фигня? Че за муть?! – вдруг заверещал Дюфа. Он вымок, замерз, и наскочить посреди сумеречного леса на такое – это уж слишком. – Я на такое не подписывался!
У широкого плоского валуна с ветвей раздвоенной березы свисали крысиные тушки, подвешенные за хвосты. Их были десятки, возможно, сотни. Они висели целыми гроздьями. Кто-то выпотрошил и распял зверьков на деревянных крестах из оструганных веток, и теперь они простирали навстречу пришедшим лапки и объятия, животики, распахнутые настежь, призывно сияли красным влажным нутром.
Юрас с торжествующим воплем выхватил из кармана мобильник и начал запечатлевать на камеру упоительную картину.
– Ни хрена себе! – ошарашенно крутил головой Жиртрест, оглядываясь по сторонам. Крысиные трупы были повсюду. Валун окружал целый частокол крысиных распятий.
В центре камня, в небольшом углублении, скопилась дождевая вода. В наступающих сумерках она казалась черной.
– Это че, на фиг? Жертвенник, что ли? – усмехнулся Рауль.
Дюфа побледнел, как упырь, из которого высосали всю кровь.
– Куда ты нас завел, Рауль?! – звякнули в его голосе истерические нотки.
– Расслабься. Детишки тут баловались, не видишь, что ли? – ответил Рауль, лениво растягивая слова.
– Детишки?! – Дюфа оскалился и потряс головой.
Юрас, довольно урча, ползал на коленях, выискивая ракурс для картинки посмачнее.
– Классно! Червячки…
Стоявший рядом Жиртрест наклонился, разевая рот в судорожном позыве: его чуть не вывернуло туда, где секунду назад ерзала Юрасова задница.
– Рауль, может, вернемся? – попросил Дюфа.
– Да ты, мля, тупой? – скривился тот. – Вернемся! Куда?! Это теперь до узловой надо чесать. Иди, если тебе ног не жалко. Через лес, один. А мы уж, будь спок, до той телочки доберемся еще до ночи. И козла старого пощекочем. Обоих козлов. Зуб даю, они на дачке где-то здесь, близко. Вот на той дачке и переночуем с пацанами. Здесь у вояк был целый поселок. Не веришь? Да ты глянь, на чем стоишь! Видал?
И в доказательство Рауль ковырнул ногой землю у камня. Прелая сосновая подстилка сползла, обнажив под собой старые бетонные плиты.
– Дорога! – прошептал Жиртрест. – Люди…
– Мля, червячки! – Юрас с умилением пялился в камеру, просматривая свежие снимки.
– Старика накормили?
Сидя возле железной прокопченной буржуйки, Вадим Николаевич угрюмо уставился на языки пламени. Подбросив поленьев, закрыл топку и повернулся к Алевтине.
Она стояла напротив, возле полки, сплошь забитой книгами в основном по истории, философии и эзотерике.
– Он так жадно ел, – сказала она. – Руками. Я боялась, что подавится…
– Тебе его жалко?
Алевтина провела пальцем по запылившимся бумажным томикам. Вынула один с надписью на корешке: «Практическая магия и целительство» – и, открыв наугад страницу, прочитала вслух:
– «Камень безоар. Тот, кто ест его ежедневно, спасается от всякого зла и ядов. Природа этого лекарства горяча…»
Вадим Николаевич встал, вырвал из рук Алевтины книгу и швырнул ее на полку.
– Я смотрю, ты опять за свое?
– Он ведь ничего не сделал, – тихо сказала девушка, глядя в пол. – Просто бездомный. Как бродячая собака. Старый. А что в этой жизни видел?
– А ты что видела? – усмехнулся Вадим Николаевич. – Мы все что видели? Наши дети? Старики? Ты бомжа вонючего жалеешь, а с нами как поступили? Целый город на помойку выбросили, как ненужную ветошь!
– Да я…
– Да, ты! Что ты знаешь об этом старике, чтобы жалеть его, а? Ты, Алевтина… Ты сомневаешься! Справедливости ищешь. Нет в тебе настоящей веры. Никак понять не хочешь: справедливость – не наше дело. Высшая справедливость вершится без нас. По жребию. А мы обязаны просто подчиняться. Подумай сама: никчемное существо за жизнь и здоровье достойных людей, полезных членов общества, разве не об этом речь?
– Ты же сам его спас, – съежившись, прошептала Алевтина. – Старый он…
Вадим Николаевич поглядел на ее дрожащие руки и сказал:
– Спас. Разумеется. Будут мне еще какие-то сопляки материал портить! Не надо, девочка. Старик, между прочим, вполне крепкий – Леонтий осмотрел его. Я уверен: это заноза еще та… Где он сейчас?
– Старик? Возле бани. Помылся. Говорит, дров вам нарублю.
– Ладно. Устала ты, Алевтина, вот что. Леонтию скажи, что партнерам я позвонил. Пускай все готовятся. А ты отдохни. Пойду поболтаю пока со стариком, чтобы ты за него не переживала.
Юрас и Дюфа шли слева, Рауль – по бетонной дорожке, а Жиртрест ломился, как сохатый, напролом через кусты. Он проголодался и торопился выйти наконец к людям, к жилью. Что и как будет потом, он не задумывался.
Увидев в сумерках белые оштукатуренные стены одноэтажного барака, толстяк чуть не заплакал от радости.
Глянул на темные окна: света нет. Взбежал по деревянным ступеням на крыльцо, встал у двери, помахал остальным рукой: «Эй, пацаны, сюда!»
Парни выбрались через заросли на тропинку и подошли к дому. Оглянувшись на Рауля, Жиртрест постучал согнутым пальцем по двери. Тишина. Толстяк забарабанил сильнее. Никакого ответа.
Тогда Юрас подскочил, со всей силы ударил по двери ногой – она распахнулась.
– Эй, хозяева! Есть кто живой? – заорал он, вламываясь в тихую темную прихожую. – Простите, я ноги не вытер!
– Заткнись, дебил, – зашипел Рауль, догоняя и занося руку, чтобы треснуть придурка по затылку.
Жиртрест и Дюфа вошли следом.
Дюфа, который всегда боялся темноты, нащупал на стене выключатель и нажал на него.
– Оба-на! – воскликнул Юрас.
Жиртрест запыхтел от удивления, а Дюфа сдавленно взвизгнул и метнулся назад, как нашкодивший кот. Рауль деловито огляделся.
Место, где они очутились, напоминало лабораторию. Вдоль длинной, освещенной люминесцентными лампами комнаты тянулись ряды металлических столов, стеклянных шкафов и шкафчиков, внутри которых громоздились склянки, бутыли и пузырьки всех форм и размеров. Медицинские инструменты, аккуратно разложенные по эмалированным лоткам, сияли холодным стальным блеском.
На облезлой школьной парте возле двери обнаружились электрический чайник, пакет с хлебом и надорванная упаковка печенья «Салют».
В углу, гудя и подрагивая, деловито тарахтели два огромных двухкамерных холодильника. Оба с замками на дверцах.
Пока парни стояли, рассматривая странный интерьер, Жиртрест, громко глотнув слюну, схватил печенье и затолкал в рот сразу три штуки. Юрас отобрал у толстяка оставшееся: все хотели есть, но на четверых одной пачки печенья было, очевидно, мало.
– Холодильник вскрой, чудила, – велел толстяку Рауль. Жиртрест кивнул и принялся ковырять замок перочинным ножом.
Рауль пошел вдоль столов, разглядывая медицинские инструменты.
Необычной формы ножницы, неизвестно для чего предназначенные крючки, спицы, пилы разбередили его воображение. Взяв скальпель, он с уважением покрутил его в руке, держа острием на отлете: профиль лезвия тонкий, как луч, не порезаться бы.
Но особенно понравилась Раулю штука, напоминающая ручную дрель, из белого металла, отполированного до стеклянного блеска. «Дырявить черепа», – со сладким замиранием подумал он.
– Эй, фля-ка, фут фейф! – с набитым ртом крикнул Юрас с другого конца комнаты.
– Чего-чего?
– Сейф!
Дюфа засиял глазами и пошел к Юрасу. Толстяк оглянулся, но остался на месте. Он уже сковырнул собачку замка и в нетерпении рвал дверцу холодильника. Жрачка не убежит, подумал Рауль, и направился к сейфу.