Рауль из кустов видел, как Юрас с Дюфой, выйдя из ступора, сиганули в чащу, но только хотел он подбежать к ним, как языки огня настигли его приятелей, и парни сгорели заживо.
Жиртрест подскочил к рыдающей взахлеб Алевтине, дернул за руку и потянул за собой, в тень леса. И вовремя: огненный змей, не допрыгнув до них, кинулся вверх по верхушкам сосен, рыча, разодрал темноту и заплясал по кругу, беснуясь.
А они убежали. Но Алевтина споткнулась о выступающий корень и упала бы, если б не подоспел Рауль.
Он набежал на беглецов сзади. Схватил Алевтину за руку, и понеслись втроем, не разбирая дороги, в глубь леса.
Огонь же, озлобившись, бросался на все, что было на пути: дохнул – и деревянные дома снесло волной пожара, вспыхнули и обрушились кирпичные стены забытого завода. Столб пламени выхватил в небе неизвестно откуда приплывшую, рокочущую пузатую махину, мелькнул крест лопастей и потонул в дыму, округлое брюхо громадины с грохотом взорвалось, вылив на лес из обширного чрева красные реки огня. В черных клубах плакало низвергнутое железо, и, слизывая растопленный металл, рыдал огонь…
Никого живых не осталось на поляне.
Сбежавшие от расправы Рауль, Алевтина и Жиртрест остановились, слушая, как трещат и валятся наземь деревья под наскоками озверевшей стихии.
– Успели! Нас-то там нет, – порадовался Жиртрест. Выпустил из руки узкую девичью ладонь, чтобы вытереть пот со лба. – Жарковато. Черт… Надо быстрее.
Не глядя, он потянулся назад, чтобы снова взять ослабевшую девушку за руку… Но что-то хрустнуло под пальцами и обожгло ему кожу.
Толстяк вскрикнул, обернулся: за его спиной стояли, держась за руки, две тлеющие тени. Через секунду они рухнули, выбросив в темноту фонтан искр, и на толстяка пахнул жар рассыпанных раскаленных углей.
– Ребята? – нерешительно позвал Жиртрест. Но понял, что остался один.
Крохотная красная змейка соскользнула с ветки ближайшей ели и уставилась в глаза беглецу. Толстяк взвизгнул и рванул через бурелом, размазывая по щекам едкую соленую влагу.
Рано утром на безлюдной безымянной станции в электричку втиснулся парень – толстый, грязный, в разодранной одежде, вонючий и черный от сажи.
– Господи, и как ты такое попускаешь? – тихо проговорила женщина с ясными глазами, когда он проходил мимо нее. – Несет, как от людоеда.
– Эй, пацан, ты кто такой? Откуда? – спросил, брезгливо поводя носом, мужик в куртке защитного цвета.
Толстяк оглянулся и ответил, подрагивая щеками:
– Я? Шатун. Меня отпустили.
Отчетливый запах тления растекался от него по вагону. Пассажиры отворачивались, а безумец помаргивал бессмысленными глазенками и повторял свое:
– Отпустили меня.
Александр Варго. Кошкин дом
Старушка лет семидесяти громко пукнула и, улыбаясь беззубым ртом, прошла на кухню. Засаленный халат, накинутый на выцветшую ночную рубаху, пропах потом и кошачьей мочой. Но женщина не замечала ни запаха, ни беспорядка вокруг. Не замечала уже лет десять. С тех пор как умер муж.
Все во дворе считали бабку Клаву странной.
На улицу она выходила редко. Соцработники приносили ей продукты и пенсию. Все бы хорошо, но… Но тот, кто единожды попадал в квартиру к бабке, возвращаться туда не хотел ни за какие коврижки.
Женщина вошла в кухню. Под ногами, громко урча, крутились кошки.
– Что, мои хорошие? Что, мои пушистики? Щас мамочка вас покормит. – Старушка открыла холодильник и достала маленькую кастрюлю, покрытую жиром и грязью. – Сейчас, мои кошечки. Давай, давай, Матильдочка, давай, детка.
Бабка Клава взяла большую белую с черным пятном на спине кошку и посадила ее на стол. Села сама, открыла кастрюлю, подцепила пальцем что-то серое и слизнула.
– Ммм, вкуууснооо! На-ка, попробуй. – Она зачерпнула серой гущи всей пятерней и сунула под нос кошке. Та понюхала, лизнула и, фыркнув, спрыгнула со стола. Как только Матильда коснулась грязного линолеума, остальные – рыжие, полосатые и черные – прыгнули на стол. Но тоже нюхали, лизали и следовали примеру Матильды.
– Плохие кошки. Не нравится, что мамочка приготовила? Ну, ничего, сегодня эти бездельники поесть принесут. – Женщина облизала руку, а остатки вытерла о халат. – Поедим вкуснятинки.
Баба Клава встала, снова пукнула и улыбнулась. Она всегда улыбалась, когда «пускала голубков». Уж очень ей нравились звуки, издаваемые собственным организмом.
Взяв со стола кастрюльку, она вышла из кухни. Кошки путались под ногами.
– А ну-ка, дайте мамочке пройти.
Кошки громко мяукали в ответ.
– Ну, что вы, кошечки мои? Сейчас этот оболтус из собеса придет. – Старуха подошла к телевизору и грязным пальцем надавила кнопку «пуск». Экран засветился, и она, сев на диван, откинулась на спинку и начала поглощать серое варево рукой из кастрюли. Что не попадало в рот, стекало по подбородку и капало на заляпанную ночную рубашку.
На канале «Спорт» показывали боксерский бой. Два чернокожих боксера прыгали, обмениваясь ударами. Вдруг один из них отправил в нокаут другого, и – бабка Клава подскочила с дивана.
– Так ему! Давай! Добей его! – орала старушка. Из набитого рта полетели куски серой слизи. – Ты видела, Матильдочка? – обратилась она к большой кошке, по-хозяйски развалившейся на диване. Кошка подняла голову и посмотрела на хозяйку. Мяукнула и снова положила морду на лапы.
– Надо же, как он его?! – Бабка попыталась повторить апперкот, но, снова пукнув, уселась рядом с Матильдой.
– Матильдочка, ты видела?
Бой сменили новости. Диктор говорил о достижениях спортсменов, но баба Клава не слушала его. Она смотрела на серого кота, который с недвусмысленными намерениями устраивался у покосившегося шкафа.
– Патрик, что ты там собрался делать?!
Кот, словно в оправдание, поднял глаза на старуху и помочился на газету, брошенную хозяйкой.
– Вот, паршивец! Если вы, – женщина обратилась ко всем своим питомцам, – будете ссать, где вам приспичит, то наш дом превратится в помойку.
Она взяла кастрюлю, зачерпнула остатки и засунула себе в рот. Облизала пятерню, отрыгнула и бросила кастрюлю в угол за диваном. Посудина громко звякнула о скопившиеся там жестяные банки.
Костя Морозов шел по тротуару, что-то напевая себе под нос. В руках он нес четыре пакета с консервами, овощами и фруктами. Руки ныли от тяжести, но мальчишка не обращал внимания на боль. Он был счастлив – ему доверили такую работу.
Косте едва исполнилось пятнадцать лет, и он не пошел работать, как его сверстники, на заправку или в Макдоналдс, хотя там зарплата значительно больше. Вернее, здесь она настолько мала, что за лето он едва на ролики бы насобирал. Не говоря уже о скутере. Ну да ладно. У него была другая цель – помочь одиноким старикам.
Его дедушка, живший в Красноярске, умер в одиночестве! При живых детях! Костя не лез в дела родителей. Они не могли (или не хотели) ездить к старику при жизни, а вот после смерти деда отец постоянно там. С дядей Славой квартиру делят. Да ну их! У взрослых свои причуды.
В общем, Костя решил помогать одиноким старикам. Вчера, например, он был у одного старичка. Так он ему столько рассказал о войне с немцами. Медали показывал. Интересные они, эти старики, столько всего знают. Если бы в школе такой учитель по истории был, как Илья Семеныч – вчерашний ветеран, Костя обязательно стал бы отличником.
Но вот насчет бабы Клавы Тамара Федоровна почему-то предупредила, чтобы он оставил сумки и ноги в руки. Почему? Они ведь такие милые. Они же одиноки. Такие, как баба Клава или дед Илья, ждут не дождутся, когда придет какой-нибудь Костя либо кто другой, чтобы поговорить, попить чаю в чьей-нибудь компании.
Мальчишка подошел к подъезду. На лавке сидели две старушки и что-то громко обсуждали. Одна в красном берете, а вторая в цветастом платке. Увидев Костю с сумками, замолчали.