Дом был каменный, ничего характерного в нем не было, но мебель в нем была старинная. Старуха принесла бутылку и стаканы. Старик смотрел на китель майора и на его нашивки.
— Так вот куда их теперь пришивают! Ни дать ни взять американцы!
Эме сделал знак Пауло. Тот вышел, через несколько минут вернулся и поставил на стол коробки с сардинами, положил две большие плитки шоколаду и пачку табаку. Старики смотрели на все это с восхищением. Стало быть, мир по всей форме, а?
Они хлебнули сладковатого напитка с сильным привкусом апельсина.
— Бутылку мы откупорили, когда наша племянница приехала в Перпиньян.
Она произнесла: «Перпиня».
— Да нет, Клеманса! Это было, когда наш сынок получил увольнительную.
— Да разве этакий пьянчуга не выдул бы ее сразу? Это было, когда приехала племянница! Наша племянница из Испании с тремя детками. Они из Фигерас. Она беженка. И жила в Перпиня. И так и не выучилась говорить по-французски.
— Она и не хотела, дурья башка.
Старики начали переругиваться. Да и чем другим могли они заниматься, ожидая, когда вернутся соседи? И все-таки они были раздосадованы, что не могут отблагодарить гостей рассказом об этом «Путше».
— Но вы хоть знаете, как звали здешнего учителя? — для очистки совести спросил Сагольс.
— Господина Верже? Молодой такой? Маленький, щупленький? Редко мы его видели. Но звали его не Путш, правда, Клеманса?
Итак, это был господин Верже. Сухощавый, слабосильный, но ребятишки любили его. Он водил их в горы. Он появился здесь в сороковом, после поражения. Он говорил «поражение», а не «разгром». А здесь разгрома-то и не было. Маршала господин Верже не любил. Слово «маршал» старик произносил с осторожностью. Солдатские усы, седоватые волосы, зачесанные назад, — сразу было видно, что это старый вояка.
Сагольс напрасно пытался вытянуть из них еще что-нибудь. Клеманса сказала только, что, когда они вернулись — вернулись первыми, они этим явно гордились, — остальные жители Вельмании вместе со священником пошли разыскивать колокол и куда-то его утащили.
— Он еще найдется, — мягко, как ребенку, сказал ей муж.
Опустив руки, la bien plantada молча рассматривала всех троих гостей, рассматривала так, словно хотела купить одного из них.
— Ах! — вздохнула Клеманса, хотя никто ни о чем ее не спрашивал. — Вот уж был денек! Вот уж денек — такой, что и сказать нельзя. Это было, это было, это было…
Это было…
Ночь спускалась здесь быстрее, потому что эта низко лежащая долина — Валь маниа, большая долина, — сужалась.
— Притормози-ка, — сказал Сагольс.
Чуть посыпанные снегом низины были освещены каким-то сиянием, идущим ниоткуда. Березы возносили в лесу горькую зелень своих по-женски нежных стволов. Ниша в углублении железистой скалы была украшена увядшими букетами. На грубо намалеванной дощечке[138] была надпись, составленная с тем красноречием, которое присуще простонародью:
«Слава доблестным бойцам Франтирерам и Партизанам отряда Анри Барбюса, которые благодаря своему мужеству и самопожертвованию спасли от гибели население Вельмании во время суровых боев с гитлеровскими варварами 2 и 3 августа 1944 года».
Далее следовали имена казненных: «Были расстреляны капитан ФТП Жюльен Пошо, Бо Рене-Жан, Роме Жак, Барренья Эрмитиеро, Жимено Жозе».
На это место, летом такое очаровательное, выпускник Эколь Нормаль Раймон Верже приводил своих учеников — девочек и мальчишек, чтобы на берегу лепечущего без умолку ручья жарить карголаду. Совсем рядом, близ развалин замка, проходила дорога из Лос Масоса, — хуторская дорога, упиравшаяся в дорогу, по которой шли мулы к Канигу. Сам Канигу угадывался лишь по тени, отбрасываемой им на то место, которое Раймон Руссель удачно назвал «Долиной, куда не заглядывает весна».
Через два дня майор собрал все сведения, которые только можно было получить в ту пору о Раймоне Верже, но они сбивали его с толку. Сагольс объездил всех — бойцов Французских Внутренних Сил, и Франтиреров и Партизан, — он был убежден, что с ним будут откровеннее, чем с «чужестранцем», хотя тот и майор Алжирской армии. Он не нашел ни одного — ни француза, ни испанца — из отряда Анри Барбюса! Нет, ни одного! Он узнавал о сосланных, расстрелянных, исчезнувших, о добровольно вступивших в регулярные части или просто вернувшихся к своим семьям в Од или в Эро, тихо возвратившихся в прежнюю жизнь. Плохо дело! Как и у Лонги, у него сложилось впечатление, что никто не проявил особого интереса к outlaws[139].