- Ушел из дома? Насовсем? - я заморгала, так я была ошарашена.
- Ну... на тот момент, я, конечно же, думал, что насовсем. Хотя на улице было довольно холодно, особенно по ночам, а я не взял с собой ничего похожего на оружье и теплую одежду. Мне было совершенно все равно тогда. Смертельная обида сжигала меня и застила способность к разумным мыслям. Я даже забыл, что в округе мне может встретиться кто-нибудь хищный, вроде волков, например.
- И отец не сделал попытки вернуть тебя?
- Ну... он же не знал, что я решил уйти насовсем. Думал, куда я денусь, пойду, поброжу пару часов, успокоюсь, проголодаюсь, замерзну и вернусь домой к ужину. Тем более, с Йеном мы часто пропадали на пару - другую дней, правда, мы заранее экипировались, если хотели отойти подальше. А уж без оружья и огнива мы точно никуда не ходили.
- И что же дальше?
- Ну... - он хмыкнул, вспоминая. - Я выдержал чуть больше недели.
- Неделю? Без еды и тепла? Сколько же тебе тогда было?
- Где-то около 12. Ну не совсем без еды и тепла, если быть справедливым. Я украл какие-то тряпки в деревне и набрал углей из очага в глиняную кринку, пока хозяева куда-то ушли... Мне удалось сохранять горячие угли, перенося их в этой плошке. Ловушки ставить я давным-давно умел и рыбу ловить, конечно. Так что с едой проблем не было... Кроме того, дело было осенью, и в лесу было полно грибов и всяких ягод. Нет, я бы не пропал, Сассенах.
- Так что же заставило тебя вернуться?
- Ну, во-первых, пошли дожди. А в сырость и холод было не слишком уютно в лесу, костер не разгорался или затухал среди ночи. Во-вторых, одному было довольно невыносимо, ведь я всегда, всю свою жизнь, был с кем-то. А тут даже Йена рядом не было. А в третьих, я, конечно, беспокоился за своих близких. Мне подумалось, что они волновались за меня, ведь они даже не знали, жив ли я. Хотя, по-первости, конечно, эти мысли доставляли мне невыразимое наслаждение, ведь я как бы мстил своему отцу за то унижение, которому он меня подверг. И я был полон мстительного удовлетворения, думая, вот как они все заплачут, когда я умру.
Джейми рассмеялся, все еще удивляясь своей детской глупости.
- На третий или на четвертый день в меня уже закрались сомнения, все ли я правильно делаю, и какой-то червячок бесконечно точил меня, не давая покоя. Я вспомнил Дженни и отца. Он смотрел на меня тогда, когда я уходил, как-то странно. И я вдруг понял, что это была за странность. Он смотрел на меня виновато. А Дженни, хоть она и досаждала мне в то время, но очень меня любила и заботилась обо мне. И я невольно вспоминал об этом теперь. Конечно, меня загрызла совесть. Я отошел на довольно приличное расстояние от дома в горы, чтобы меня не смогли найти и, когда решил возвращаться, на это бы потребовалось дня три-четыре.
- И что? Ты даже не боялся один, ночью, в лесу?
- Конечно, боялся, Сассенах. По ночам я слышал вой волков, а однажды днем наткнулся на медведя. Правда, он был еще далеко, и я еле успел ноги унести. После этого я окончательно решил вернуться. Но на самом деле я больше всего боялся не волков, а того приема, который ждал меня дома. Мне почему-то казалось, и, видимо, не без основания, что порка, из-за которой я ушел, будет цветочками по сравнению с той, которая меня ждет по возвращении. А ведь рубцы от плети только начали заживать к пятому дню. На самом деле, он сделал из моей задницы кровавую отбивную, этот негодяй, кое-где даже вспоров кожу, и она до сих пор доставляла мне массу мучений.
- Джейми, ох...
- Да, уж... В общем, я десять раз поворачивал домой и десять раз замедлял свой ход из-за страха и нерешительности.
- Да... ситуация... - проговорила я сочувственно. - И что же ты сделал?
- В конце концов, я понял, что деваться мне некуда и, что семь бед - один ответ, и пошел домой.
- Хм, - усмехнулась я. - Что-что, а в храбрости тебе никогда нельзя было отказать.
- Да, от моей же глупости, меня частенько спасала храбрость, - самокритично проговорил он, поджав губы.
- Да, видимо, тебе совершенно необходимо иметь много-много храбрости всю твою жизнь.
- Ты намекаешь, что я так глуп? - он сжал мои плечи и заглянул в лицо. Глаза его искрились смехом.
- Думаю, это называется безрассудством, - я упрямо подняла подбородок. - Хотя, при более тщательном анализе, это может оказаться одно и то же...
- Спасибо, ты всегда была добра ко мне, Сассенах. Сдается мне, ты и сама можешь похвастаться этой, столь лестной, чертой.