Он позеленел буквально на наших глазах.
Одновременно с позеленением дядюшки Лема наступила гробовая тишина. Я удивленно огляделся и понял, что произошло.
Стенания и рыдания прекратились. Люди прикладывались к своим бутылочкам и слабо улыбались. Все колдовство младшего Пу ушло на дядюшку Лема, и, натурально, головная боль исчезла.
– Что здесь случилось? – раздался знакомый голос. – Этот человек потерял сознание? Эй, позвольте… Я доктор.
Это был тот самый худенький добряк. Заметив Эда Пу, он сердито вспыхнул.
– Итак, это вы олдермен Пу? Как получается, что вы вечно оказываетесь замешанным в странных делах? И что вы сделали с этим человеком? На сей раз вы зашли слишком далеко.
– Ничего я ему не сделал, – прогнусавил Эд Пу. – Пальцем его не тронул. Последите за своим языком, доктор Браун, а не пожалеете. Я не последний человек в здешних краях.
– Вы только посмотрите! – вскричал доктор Браун, вглядываясь в дядюшку Лема. – Он умирает! «Скорую помощь», быстро!
Дядюшка Лем снова менялся в цвете. В каждом из нас постоянно копошатся целые орды микробов и прочих крохотулечек. Заклятье младшего страшно раззадорило всю эту ораву, и пришлось взяться за работу другой компании, которую па обзывает антителами. Они вовсе не такие хилые, как кажутся, просто очень бледные от рождения. Когда в ваших внутренностях заваривается какая-нибудь каша, эти друзья сломя голову летят туда, на поле боя. Наши, хогбеновские крошки кого хошь одолеют. Они так яро бросились на врага, что дядюшка Лем прошел все цвета, от зеленого до бордового, а большие желтые и синие пятна показывали на очаги сражений. Дядюшке Лему хоть бы хны, но вид у него был не здоровый, будь спок!
Худенький доктор присел и пощупал пульс.
– Итак, вы своего добились, – произнес он, подняв голову на Эда Пу. – У бедняги, похоже, бубонная чума. Теперь вы с вашей обезьяной так не отделаетесь.
Эд Пу только рассмеялся. Но я увидел, как он бесится.
– Не беспокойтесь обо мне, доктор Браун, – процедил он. – Когда я стану губернатором, – а мои планы всегда осуществляются, ваша любимая больница, которой вы так гордитесь, не получит ни гроша из федеральных денег!
– Где же «скорая помощь»? – Как будто ничего не слыша, поинтересовался доктор.
– Дядюшке Лему не нужна никакая помощь, – сказал я. – Это у него просто приступ. Ерунда.
– Боже всемогущий! – воскликнул док. – Вы хотите сказать, что у него раньше было такое, и он выжил?! – Он посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся. – А, понимаю, боитесь больницы? Не волнуйтесь, мы не сделаем ему ничего плохого.
Больница – не место для Хогбена. Надо что-то предпринимать.
– Дядя Лем! – заорал я, только про себя, а не вслух. – Дядя Лем, быстро проснись! Деда спустит с тебя шкуру и приколотит к дверям бара, если ты позволишь увезти себя в больницу! Или ты хочешь, чтобы у тебя нашли второе сердце? Или поняли, как скрепляются у тебя кости? Дядя Лем! Вставай!!
Напрасно… Он и ухом не повел.
Вот тогда я по-настоящему начал волноваться. Дядюшка Лем впутал меня в историю. Понятия не имею, как тут быть. Я еще, в конце концов, такой молодой. Стыдно сказать, но раньше великого пожара в Лондоне ничего не помню.
– Мистер Пу, – заявил я, – вы должны отозвать младшего. Нельзя допускать, чтоб дядюшку Лема упекли в больницу.
– Давай, младший, вливай дальше, – сказал Пу, гнусно ухмыляясь. – Мне надо потолковать с юном Хогбеном.
Пятна на дядюшке Леме позеленели по краям. Доктор аж рот раскрыл, а Эд Пу ухватил меня за руку и отвел в сторону.
– По-моему, ты понял, чего я хочу, Хогбен. Я хочу, чтобы Пу были всегда. У меня у самого была масса хлопот с женитьбой, и сынуле моему будет не легче. У женщин в наши дни совсем нет вкуса. Сделай так, чтобы наш род имел продолжение, и я заставлю младшего снять заклятье с Лемуэля.
– Но если не вымрет ваша семья, – возразил я, – тогда вымрут все остальные, как только наберется достаточно Пу.
– Ну и что? – усмехнулся Эд Пу. – Не беда, если славные люди заселят землю. И ты нам в этом поможешь, юный Хогбен!
Из-за угла раздался страшный вой, и толпа расступилась, давай дорогу машине. Из нее выскочила пара типов в белых халатах с какой-то койкой на палках. Доктор Браун с облегчением поднялся.
– Этого человека необходимо поместить в карантин. Одному богу известно, что мы обнаружим, начав его обследовать. Дайте-ка мне стетоскоп. У него что-то не то с сердцем…
Скажу вам прямо, у меня душа в пятки ушла. Мы пропали – все мы, Хогбены. Как только эти доктора и ученые про нас пронюхивают, не будет нам ни житья, ни покоя.
А Эд Пу смотрит на меня издеваясь, с гнусной усмешкой.
Ну что мне делать? Ведь не мог я пообещать выполнить его просьбу, правда? У нас, Хогбенов, есть кое-какие планы на будущее, когда все люди станут такими, как мы. Но если к тому времени будут на земле одни Пу, то и жить не стоит. Я не мог сказать «да». Но я не мог сказать и «нет».
Как ни верти, дело, похоже, швах.
Оставалось только одно. Я вздохнул поглубже, закрыл глаза и отчаянно закричал, внутри головы.
– Де-да-а!! – звал я.
– Да, мой мальчик? – отозвался глубокий голос. Вообще-то деда имеет обыкновение битых полчаса задавать пространные вопросы и, не слушая ответов, читать длиннющие морали на разных мертвых языках. Но тут он сразу понял, что дело не шуточное.
Времени почти не оставалось, и я просто широко распахнул перед ним свой мозг. Деда вздохнул у меня в голове.
– Мы у них в руках, Сонк. – Я даже удивился, что он может выражаться на простом английском. – Мы согласны.
– Но, деда!
– Делай, как я сказал! – У меня аж в голове зашумело, так твердо он приказал. – Скажи Пу, что мы принимаем его условия.
Я не посмел ослушаться. Но впервые я усомнился в правоте дедули. Возможно, и Хогбены в один прекрасный день выживают из ума. Деда, наверное, подошел к этому возрасту.
– Хорошо, мистер Пу. Вы победили. Снимайте заклятье. Живо, пока не поздно.
У мистера Пу был длинный желтый автомобиль, и дядюшку Лема погрузили в багажник. Этот упрямец так и не проснулся, когда младший снял с него заклятье, но кожа его мгновенно порозовела. Док никак не мог поверить, хотя все произошло у него на глазах. Мистеру Пу пришлось чертовски долго угрожать и ругаться, прежде чем мы уехали. А док так и остался сидеть на мостовой, что-то бормоча и ошарашенно потирая лоб.