Однако Уолтер, судя по всему, не хотел еще ставить точку в разговоре.
— Если вас интересует, что могло произойти в тот промежуток времени, когда я отсутствовал в лазарете, — произнес он, — нужно спросить об этом у тех, кто оставался здесь, — у больных и умирающих, а также у того человека в рясе, кого я принял за присланного вами монаха.
— А также у вашего хозяина, — добавила Элинор и взглянула на Томаса. — Думаю, наш добрый брат сможет это сделать с необходимой осторожностью, чтобы не вызвать очередной болезненной вспышки.
Уолтер раскрыл было рот, чтобы возразить или одобрить, но не смог сделать ни того, ни другого.
Пронзительный вопль потряс воздух, прокатился по всей огромной палате.
За спиной Уолтера стоял Морис, вперив широко открытые глаза в потолок, и кричал:
— Ангел! Ангел Смерти!
Руки его тянулись вверх в попытке схватить и удержать явившийся ему призрак. Потом он пошатнулся и упал на спину, прижимая руки к сердцу, словно защищаясь от чьих-то когтей, нацеленных, чтобы вырвать его.
— Брат! — простонал Уолтер, хватая Томаса за рукав рясы. — Спаси его от демонов!
ГЛАВА 36
Войдя в общую комнату, Элинор остановилась так внезапно, что идущая сзади Гита налетела на нее.
Только этого не хватало! После всех событий, самыми недавними из которых было нападение на сестру Кристину и новый припадок Мориса, ей сейчас предстоит лицезреть брата Мэтью, и не только лицезреть, но и вновь беседовать с ним о реликвиях. Потому что они тоже находились в комнате, помимо самого монаха и его большой почитательницы, сестры Руфи.
И он, и она стояли на коленях и с закрытыми глазами беззвучно молились возле низкого столика, на котором рядом с грубо вытесанным дощатым ящиком лежали две белые, как мел, человеческие кости — бедренная и отдельно от нее коленная чашечка.
Первым делом Элинор вознесла краткую молитву за того, кому они когда-то принадлежали, — был ли он святым или грешником, не имеет значения. После чего разрешила себе поддаться естественному при данных обстоятельствах настроению, отразившемуся, видимо, на выражении ее лица, потому что Гита виновато прошептала:
— Я ничего не могла поделать, миледи: они оба не обратили на меня никакого внимания.
С этими словами она опустила на пол рыжего кота, которого держала в руках и который теперь пошел по комнате с видом истинного и законного хозяина.
— Думаю, сам Господь этого не смог бы, — тоже шепотом утешила свою служанку Элинор, кивая на молящуюся пару, которая не видела и не слышала ничего вокруг.
Рыжий Артур, продолжая неторопливый обход комнаты, подошел к столику с костями и не без интереса принюхался. Элинор с улыбкой смотрела на него: только это невинное существо в состоянии хоть немного исправить ее настроение. Улыбка не сошла с ее лица и когда кот осмелился впрыгнуть на столик.
Сестра Руфь, находясь уже в том возрасте, когда долгое пребывание в одной позе, да еще с согнутыми ногами, представляет определенную трудность, присела на полу, вытянув ноги. И в это время Артур толкнул носом меньшую из двух костей, и та свалилась прямо на ноги сестре.
Та вздрогнула, открыла глаза и закричала.
— Благословен наш Господь! — кричала она, поднимая кость и прижимая ее к груди. — Хвала Ему! Он подал нам знак!
Испуганный кот соскочил со стола и ринулся вон из комнаты.
Гита, едва сдерживая смех, зажимая рот рукой, вынуждена была последовать за ним. Лишь молитва помогла Элинор удержаться от непристойного смеха.
Брат Мэтью открыл наконец глаза, у него был вид человека, с трудом приходящего в себя после долгого сна. Но он сразу увидел и понял главное: рядом с ним была сестра Руфь со святой реликвией на коленях, и ее лицо выражало восторг… нет, даже исступление. И еще он увидел настоятельницу Элинор.
Воздев длани к небу, он возопил:
— Вот! Вот оно, свидетельство! Святой Скаллагрим свидетельствует, что именно Тиндал должен стать прибежищем для его святых мощей! Он передает нам это через нашу дорогую сестру Руфь!
— Видимо, так, — проговорила Элинор, чтобы что-то сказать.
Монах бодро поднялся на ноги, его долговязое тело, казалось, заполнило всю комнату.
— Вы сказали «видимо», сестра? — спросил он, с возмущением глядя на Элинор с высоты своего роста.
— Видимо, брат Мэтью, — решительно повторила та. — Потому что я никогда не слышала о таком святом. Быть может, вы просветите меня?
Он сразу это сделал.
— Это один из местных святых, миледи. Полагаю, вы не знаете о нем, поскольку происходите не из наших мест.
— Он еще не причислен к лику святых? — спросила она.
Элинор была вынуждена проявлять некоторую осторожность в этом вопросе, так как Англию переполняли оставшиеся с прежних времен языческие, но тем не менее любимые духи и божки, постепенно превращавшиеся в сознании людей в праведников и святых. Таким образом сохранялась какая-то преемственность, и, возможно, это было, в общем, неплохо, однако Элинор предпочитала все-таки дождаться, пока сама Церковь решит, кому из древних кумиров будет оказана честь войти в сонм новых святых.
— Это вопрос времени, миледи, — ответил ей брат Мэтью. — И если мы окажемся достаточно мудры, чтобы раньше других признать его святость, он несомненно отблагодарит нас своими чудесами.
— Ах, он такой славный мальчик! — подала голос сестра Руфь, продолжая поглаживать кость.
— Мальчик? — недоуменно переспросила Элинор.
— Разумеется, миледи. Это видно сразу. Стоит только поглядеть на размер костей. Я это понял сразу. — В голосе Мэтью слышалось порицание ее невежественности.
Элинор подошла ближе.
— Действительно, — сказала она. — И отчасти поэтому, брат, я полагаю, эти кости могут пока остаться в Тиндале на попечении сестры Руфи…
Та взглянула на Элинор с благодарностью, которая украсила ее бесцветное маловыразительное лицо, сделав его почти красивым и стерев с него на мгновение следы немалого числа горьких лет, проведенных на этой земле.
— Могут остаться, — продолжала Элинор, — до той поры, когда у вас в руках появятся доказательства принадлежности этих костей поименованному вами человеку, а тот, кто благоволит продать их, появится здесь собственной персоной. Тогда мы и будем решать основной вопрос — о покупке. Согласны?
Брат Мэтью моргнул, прищурился и потом ответил с достоинством:
— Конечно, миледи. Благочестивый продавец святых реликвий давно бы пожаловал в монастырь, если был бы уверен, что его примут, как он того заслуживает. — Он выразительно взглянул на Элинор. — Однако он, как видите, решил все же не лишать нас своего благоволения и потому доверил мне свои сокровища даже без денежного залога.
Уж не знаю, подумала Элинор и сама тотчас же осудила себя за нехорошие мысли, уж не знаю, как вы на самом деле договорились с вашим торговцем, но если дело это решится в конце концов так, как хотелось бы им всем — брату Мэтью, торговцу и, быть может, духу святого Скаллагрима, если его канонизируют в обозримом будущем, — то свою благодарность они должны будут в первую очередь выразить рыжему коту Артуру, который сумел в нужную минуту улучшить мое настроение, что помогло избежать очередного спора и даже привело затянувшееся противостояние к мирному исходу. Пускай на время. Возможно, решила Элинор в заключение, этот Скаллагрим, когда жил на земле — если жил, — любил котов. Особенно рыжих.
Однако брат Мэтью с восхищением взирал не на красавца кота, которого уже не было в комнате, а на невзрачную монахиню, и ей он адресовал свои прочувствованные слова:
— Ваши скромность и благочестие, дорогая сестра, были чудесно вознаграждены сегодня, чему все мы благодарные свидетели.
После чего он бережно помог ей подняться с пола и они направились к двери. Проводив их взглядом, Элинор тоже пошла к себе, думая, что кот Артур определенно заслужил дополнительный кусочек печенки к своему обеду.
ГЛАВА 37
— Сэр!
Ральф приоткрыл один глаз, потом другой. Вкус эля, казавшийся вчера вечером таким превосходным, превратился в горечь, которой впору потчевать в аду грешников. И она, эта гадость, прочно стояла в горле. К тому же болела голова. В очередной раз давая себе зарок, что никогда больше не будет так напиваться и что найдет наконец женщину, которая станет его женой и будет удерживать от всяких излишеств, он поднялся с постели и, еле успев добежать до горшка, излил в него значительную часть накопившейся горечи.