Они долго лежали рядом, не говоря ни слова.
— О чем ты думаешь? — наконец спросила Марта.
Джозефина отвела взгляд, сомневаясь, стоит ли ей ответить.
— Ты ведь не хочешь разговаривать о прошлом.
— Почему бы не сделать исключение? У тебя такой грустный вид. — Марта старалась говорить беззаботным тоном, но слова ее прозвучали довольно вымученно и неубедительно. — Ты думаешь о человеке, которого любила и потеряла?
— Нет. Разумеется, нет. — Джозефина поцеловала ее. — Чего еще мне желать? Нет, я думала не о своем прошлом, а о твоем — о том, через что тебе пришлось пройти, когда ты была замужем. Мне невыносима мысль о том, как он обращался с твоим телом, какую причинял тебе боль.
— Он истязал мое сознание, не тело. Именно там и остались шрамы. — Марта грустно улыбнулась и провела рукой по волосам Джозефины. — Но и они затягиваются. Каждый раз, когда ты на меня так вот смотришь, он от меня отступает еще на один шаг.
Джозефина не стала спорить: раз Марта хочет убедить себя в том, что ее прошлое способно так легко отступить, не стоит ее разубеждать. Однако Джозефине с трудом верилось, что Марте удастся избавиться от воспоминаний о муже — особенно о том, к чему он ее вынудил, удалив от нее детей, — и полностью изгнать эту тень из своей жизни.
— В любом случае «Холлоуэй» не лучшее место, чтобы избавиться от призраков.
— Кто знает. По крайней мере у меня было время подумать о том, что произошло. Помню, я размышляла: не потому ли я тебя люблю, что ты оказалась единственной связующей нитью между мной и моей дочерью, которую я не знала. — Марта улыбнулась. — Но скоро я поняла, что дело не только в этом. И еще, помимо всего прочего, ты мне стала дорога потому, что познакомилась с Элспет перед самой ее смертью. Я пыталась связаться с приемной матерью моей дочери, — нерешительно добавила она. — Я послала ей из тюрьмы несколько писем, но они вернулись нераспечатанными. А потом, когда вышла на волю, я отправилась в Беруик увидеться с ней.
— И что же? — тихо спросила Джозефина.
— Да ничего. Я не решилась. В конце улицы, где она жила, находился небольшой парк. Я просидела в нем часы, пытаясь набраться отваги, но у меня не хватило духа даже подойти к двери дома. В конце концов я села на поезд и уехала. — Марта сердито вытерла рукой слезы. — Если бы я так же легко отказалась от кое-чего другого, жизнь моя сложилась бы совсем иначе.
Джозефина поймала ее руку и нежно смахнула слезы с ее лица.
— Чего же ты от нее хотела?
— Я говорила себе, что хочу узнать о жизни Элспет. Вбила себе в голову нелепую идею, что если мы разделим с ней скорбь по утраченному ребенку, то сможем помочь друг другу. Нет, это все глупости. Я хотела, Джозефина, чтобы она меня простила. На самом деле, даже большего: я хотела, чтобы человек, близкий Элспет, обнял меня и сказал мне, что я не виновата в том, что случилось с моей дочерью. Спятила, наверное. С какой стати эта бедная женщина даже пальцем шевельнет, чтобы утешить убийцу ее дочери?
— Марта, ты не убивала Элспет. — Марта ничего не сказала в ответ, но Джозефина почувствовала, как она вся напряглась, чтобы не заплакать. — И Элспет была твоей дочерью, и только твоей.
При этих словах Марту, столько времени сдерживавшую скорбь, вдруг точно прорвало. Ее рыдания, неуемные и дикие, сотрясли их обеих. Джозефина прижалась к Марте, будто пытаясь всей своей кожей впитать ее боль. Она отчаянно хотела помочь, но как это сделать, не имела понятия. Теперь, почти сразу после их физической близости, Джозефина вдруг с ужасом осознала, что, как бы они друг друга ни любили, полной духовной близости им никогда не достичь. Как бы хорошо она ни узнала Марту, Джозефине никогда не понять, что значит потерять ребенка. «Похоже, подобный урок преподносится всем влюбленным, — подумала она, — и хотя в каждом случае он иной, сожаление в нем неизбежно играет не последнюю роль. Но наверное, далеко не всем такое испытание выпадает в самом начале любовных отношений».
— Прости меня. — Марта будто прочитала ее мысли. — Ты, видимо, думаешь: и во что это я, черт подери, влипла!
— Я, Марта, знаю, что делаю. И тебе вовсе не за что передо мной извиняться. Ты и так уже столько раз передо мной извинялась — более чем достаточно.
Позднее они снова предались любовным наслаждениям, но на этот раз не таким страстным, зато полным нежности, в чем Джозефина нашла особую прелесть хотя бы уже потому, что в них таился намек на будущее. А потом она никак не могла заснуть, ощущая в теле приятную усталость и мучаясь чувством вины за то, что разворошила в Марте былую скорбь, которая не оставит ее в покое еще долго-долго после того, как сама Джозефина уедет в Инвернесс.