— Чтобы быть Селией Бэннерман, мне понадобилось лишь то, что находилось в двух ее чемоданах и вот тут. — Она указала пальцем на свой лоб. — У нее были рекомендательные письма, а у меня — описанные в них качества, и в отличие от нее я ни разу в моей жизни никого не подвела. Все, что я начинаю, довожу до конца.
— За что Марджори Бейкер и пришлось заплатить столь высокую цену. Выходит, и ей, и ее отцу все это было известно.
— Да конечно же, нет. Не смешите меня: вы о них слишком высокого мнения. Я сомневаюсь, что хоть один из них слышал об Элеонор Вейл. Но знали они предостаточно. Отец Марджори увидел фотографию в «Татлере», которую она принесла домой, и сказал дочери, что я не Селия Бэннерман.
— Потому что он помнил женщину, которой отдал своего ребенка?
Вейл кивнула.
— Поэтому вы и солгали, что встречались с ним во время войны, — чтобы вас посчитали за того, кем вы прикидывались. Но Марджори не поверила словам отца — ей было что терять, и она хотела убедиться, что он не ошибся.
— Да, и Этель Стьюк предрешила ее судьбу.
Наконец Пенроуз понял, что из сказанного Стьюк подтвердило правоту Джозефа Бейкера.
— Марджори узнала, что на вас никто никогда не нападал? Она помогала вам с примеркой у Мотли и увидела, что у вас нет шрама.
Обычная дамская примерка обернулась неопровержимым доказательством. Однако, решив им воспользоваться, Марджори не представляла, какой подвергает себя опасности. Теперь Арчи понял, что ее смерть была злобной, садистской пародией на то занятие, благодаря которому она получила последнее подтверждение отцовской правоты. За свойственную примерке интимность Марджори заплатила жизнью.
Вейл кивнула в знак согласия.
— Она измеряла меня, тыкала в меня булавками. Письмо пришло перед самой последней примеркой.
— Марджори хотела денег?
— Конечно. На большее у нее не было воображения. Стольких женщин я учила и воспитывала, за скольких боролась, чтобы им дали приличную работу, а эта глупая маленькая дрянь хотела все получить на блюдечке. Когда я пришла к Мотли в пятницу после полудня, то сказала ей, что позднее, вечером, она получит то, о чем просила. И я сдержала свое слово.
— И вы уговорили Марджори, чтобы туда же пришел ее отец?
— Нет, я про ее отца, пока он не явился к Мотли пьяным, вообще ничего не знала. Марджори о нем ни разу не упомянула, так же как и о том, откуда она получила эти сведения, а я о членах ее семьи, разумеется, понятия не имела. Отец ждал Марджори во дворе, и я, когда уходила, на него случайно наткнулась. Он что-то пробормотал насчет того, что видел меня на фотографии, и тогда же рассказал мне, откуда он знал Селию Бэннерман.
— А он видел, что вы сделали с его дочерью, до того как вы столкнули его с лестницы?
— Какое это имеет значение?
Пенроуз, пораженный, молча смотрел на нее с минуту-другую. Неужели эта женщина вообще не способна раскаиваться?
— И вы ни о чем не жалеете? — спросил он наконец. — Если бы вы могли вернуться к той платформе в метро, вы ведь, наверное, снова такого бы не сделали?
— Если бы это помогло мне достичь того, что я за прошедшие годы достигла, сделала бы. Нет людей хороших и плохих, хороши или дурны их поступки, и каждый человек способен на то и на другое. Возьмите, к примеру, Амелию Сэч: с какой стороны ни посмотри, прекрасная мать, а при этом способна была уничтожить самое ценное, что есть у женщины, и все только для того, чтобы самой преуспеть. А Селия Бэннерман — для общества, несомненно, просто находка — человек, готовый, не щадя сил, бескорыстно помогать другим, но стоило ей получить заманчивое предложение, она тут же бросила свою миссию как ненужную тряпку А все дело было в честолюбии. И такое случается сплошь и рядом. Те, кто занимается общественными делами, без конца твердят: «Важно дело, а не тот, кто его делает», — но в глубине души нам всем хочется, чтобы люди признали наши достижения.
— Даже когда эти достижения зиждутся на насилии? А как насчет людей, чьи жизни вы загубили?
— Вы имеете в виду бывшую заключенную, которая то и дело сидела в тюрьме? Или пьяницу, который ничего не дал обществу и не мог даже спасти жену от виселицы?