— Что, в середине февраля? Да ты с ума сошёл! — вскрикивает Чимин, начиная нервно хихикать и уворачиваться от вездесущих рук Юнги, расправившегося с собственным верхом и теперь принявшегося за кремовый свитер младшего.
Какое-то время они проводят в шуточной борьбе, в которой Чимин к собственному удивлению терпит поражение. Спустя примерно пятнадцать минут он оказывается практически полностью голым, не считая боксёров, и всё, что ему остаётся — невразумительно блеять о риске подхватить грипп или банальную простуду. Смеющийся Юнги взваливает его на плечи, как мешок картошки, и, продолжая хохотать, идёт в воду со своей ношей, останавливаясь лишь тогда, когда ледяная жидкость достигает уровня груди.
Чимин зажмуривается: ноги, уже погруженные в воду, неприятно пощипывает от холода, а мысль о последующем погружении вызывает судорогу во всём теле. Юнги замирает, словно раздумывая, что делать дальше, но младший чувствует, как крепко сомкнутые на его спине пальцы медленно разжимаются, грозясь обрушить несчастного Чимина прямиком в ледяную преисподнюю. Издавая истошный визг, он изо всех сил цепляется за крепкие плечи старшего, что закономерно приводит к тому, что у последнего подкашиваются ноги, а едва удерживаемый баланс летит к чертям.
Они оба падают в воду, погружаясь в неё с головой, и сцепляются лишь сильнее, с трудом выкарабкиваясь на поверхность. Хватая лёгкими воздух и даже не задумываясь о гриппе, который так беспокоил его несколькими минутами ранее, Чимин чувствует себя как никогда весело и свободно. То ли дело в адреналине, то ли в освежающем холодке, продолжающем мурашками бегать по беззащитному телу, но все гнетущие мысли буквально вымывает брызг оседающих на коже капель, прицельным пинком отправленный ему со стороны Юнги.
— Вот значит как, да? — притворно возмущается Чимин, мгновенно включаясь в игру.
Они обмениваются всплесками воды ещё с пару минут, а потом, истерично смеясь, выбираются на берег, наперегонки стремясь к заветным пледам и тёплому салону машины. Юнги забирается первым, услужливо подавая беспорядочно раскиданную одежду подоспевшему Чимину, а последний невольно задерживает взгляд на посветлевшем лице старшего, думая о том, что у него необыкновенно красивая улыбка.
— Надеюсь, это стоит простуды, которая нам теперь обеспечена, — проговаривает он сквозь начинающие постукивать друг о друга зубы.
— Несомненно стоит! — подтверждает Чимин, чувствуя, как у него внутри зарождается что-то до невозможности нежное и хрупкое, но в то же время сильное и устойчивое в своём желании жить.
С его смерти Чимину казалось, что где-то в грудной клетке выдрали кусок мяса, предварительно впившись в сердце грязными, тупыми когтями. А потом в его жизни появился Юнги, который без всяких на то причин начал методично, шаг за шагом отстраивать разрушенные замки в голове, пришивать недостающие куски к телу, и делать это всё с такой неповторимой, чуть ироничной ухмылкой…
Чимин впервые смотрит на Юнги не как на добродетеля, с чего-то вдруг решившего вмешаться в его жизнь, а как на… И в самом деле, кого? Друга? Привлекательного мужчину? И действительно: встреться они при других обстоятельствах, младший нашёл бы его более, чем симпатичным, но сейчас о таком и думать грешно. Во-первых, Юнги просто человек с ненормально высоким состраданием к чужим проблемам, во-вторых, Чимин ещё не отошёл от случившегося с… Ну, оно и ясно. Ну и в-третьих: за всё то время, что они знакомы, Юнги не разу не упомянул о своей ориентации — бывшая жена и «другие девушки» делали всё понятным и без того.
«Так что, Чимин-щи, можешь даже и не пытаться, — мысленно заключает он. — Не твоего полёта эта птица, вообще не твоего».
***
180228 - Южная Корея, Муан, 22:43
Чимин улыбается уголками губ, наблюдая за тем, как Юнги агрессивно расчёсывает спутавшиеся волосы. С начала их безумного трипа прошло уже две недели, и в конце концов от аутентичности решили временно отказаться в пользу банальных удобств. Оно и ясно: в машину вернуться они всегда успеют, а вот поспать на нормальной постели, впервые за всё это время разогнув спину, а также элементарно побриться и помыть голову — не факт. Поэтому решение остановиться на ночь и часть утра в отеле Муана обоим показалось более, чем закономерным.
Впереди у них — ровно половина таких же безумных приключений, хотя даже за эти две недели у Чимина накопилась целая гора впечатлений. Помимо спонтанного плавания в Канвондо, после которого оба шмыгали носом ещё с неделю, они также успели прокатиться по большей части Кёнсан-Пукто, за которым последовал Кёнсан-Намдо, и наконец-то — Чолла-Намдо, в котором они находятся на данный момент. За это время они успели поесть в десятках кафешек по всей Южной Корее, устроить ещё парочку коротких заплывов в Восточном море, а также увидеть великое множество городов их не то чтобы необъятной, но несомненно красивой родины.
Безусловно, за это время поменялись не только пейзажи за окном, но и их с Юнги отношения. Чимин сопротивлялся, как мог, но в конце концов даже он с его инфернальной наивностью понял, что увяз в старшем по самую макушку. Это было даже не сложно: в таких мужчин, как Юнги, очень легко влипнуть, как в жвачку, и застрять на месте, беспомощно дёргая ногой. Гораздо больше его беспокоит другое: в последние дни Юнги всё чаще останавливает на нём задумчивый взгляд карих глаз, и, кажется, начинает что-то подозревать.
— Спокойной ночи, Мин-и, — раздаётся с противоположного края кровати, и Чимин чуть нервно дёргается, вспоминая, что из-за резкого наплыва туристов в связи с какой-то конференцией в Муане свободных номеров с раздельными кроватями не оказалось.
Сначала он даже обрадовался недолгой близости, которую можно будет украдкой урвать у спящего Юнги, однако потом вновь занервничал, до дрожи в коленках боясь выдать себя и свои неустойчивые, до глупого неловкие чувства. Старший меж тем, словно издеваясь, придвигается ближе, вынуждая Чимина чуть ли не вжаться в стену, со стороны которой он лежит.
— Мин-и? У тебя всё хорошо? — сонно бормочет Юнги, поворачивая к нему голову.
Чимин вглядывается в до боли знакомый лисий прищур, мажет взглядом по умильно припухшим губам, опускаясь к таким манящим татуировкам, к которым не раз с величайшей осторожностью прикасался во время ночных остановок, когда Юнги крепко спал и не мог застукать его за этим неблагородным занятием. Старший смотрит со смесью интереса и беспокойства, а Чимин обречённо думает, что если не поцелует его сейчас, то умрёт.
— Чимин? — поражённо выдыхает Юнги, и младший с ужасом понимает, что нависает над старшим, в то время как его губы слепо тычутся тому в подбородок.
— Прости, — шепчет он в ответ, впрочем, совершенно ни о чём не жалея.
Вероятно, в своей лихорадочной влюблённости Чимин доходит до той точки кипения, когда уже совершенно всё равно, к каким последствиям приведёт один неловкий рывок. Да и, если быть честным, какие последствия могут быть при худшем развитии событий? Юнги перестанет общаться с ним? Высмеет? Ну и пусть! Зато Чимин надолго запомнит нежность чужой свежевыбритой кожи, еле уловимый запах отельного мыла, а также бесконечное тепло, исходящее от тела под ним.