Золотые кудри падали ему на лоб, он отбросил их рукой.
— Передайте ей, пожалуйста, вот это.
Он протянул Филомене прямоугольную карточку, на которой было выведено тушью: Авель Сорсано, учащийся.
— Будьте добры, скажите ей, что, если она устала, я зайду в другой раз.
Он говорил совсем непринужденно — не так, как говорят в его годы, — и Филомена уставилась на него. Потом как во сне она понесла наверх его карточку и с первой площадки взглянула на него еще раз. Он все так же стоял у входных дверей, удивительно светлый на темном фоне панелей, как будто на него одного падал какой-то свет. «Все равно как святой в нише», — подумала она.
Наверху, как всегда, было темно и тихо. Шторы были опущены, в тусклых зеркалах пробегали какие-то тени. Только один луч проник через щелку, пробил белый туннель и лежал на ковре, словно одну полоску обесцветили хлоркой.
— Войдите.
В спальне, как всегда, стоял особый, ей одной свойственный запах; Филомена чихнула. Донья Эстанислаа лежала на тахте в японском кимоно, а на лбу у нее был платок, смоченный одеколоном. Агеда сидела на скамеечке, покрывала ногти лаком. Ни та ни другая не обернулись.
— Там вас мальчик спрашивает, — сказала Филомена. — Просил вам передать вот это.
Донья Эстанислаа устало протянула руку. В комнате царил полумрак, она поднесла карточку к самому лицу. Потом обмахнулась веером, а карточку протянула Агеде.
— Ах ты господи! — сказала она. — Вот не ждала! — Однако лицо ее было совсем бесстрастно, как будто она говорила о погоде. Агеда тупо смотрела на карточку, потом повернулась к матери и вопросительно взглянула на нее. — Вы не заметили, у него есть багаж?
— Нет, сеньора, нету, — ответила Филомена.
Донья Эстанислаа вздохнула.
— Ну что ж… Проводите его в ту комнату, где жила сеньорита Клод. И покажите ему, где ванная. На дорогах такая пыль.
И все. (Пока Филомена шла по коридору, из хозяйской комнаты доносились раздраженные голоса: «Как это необдуманно с твоей стороны! Смешно, в конце концов. Всякий скажет, что мы сейчас в исключительно тяжелом положении». — «При твоем дедушке…» — «При дедушке, при дедушке, вечно этот дед! Интересно, чем он нам поможет! Гляди. Нет, пощупай — ни сантиметра мяса. Одна кожа. Кожа и кости. Все тряпки, краски и накладки. А ты говоришь, — она икнула, — и ты еще говоришь, какое мое дело, будет тут мальчик или нет!.. Когда мы все буквально пухнем с голоду, и ты пухнешь, и я, и Филомена, сколько месяцев ничего толком не ели, и ты еще говоришь…»).
Мальчик ждал внизу; он внимательно рассматривал гравюры и доверчиво улыбнулся, когда она вошла. Он снял тужурку, держал ее теперь под мышкой, и казался еще тоньше, а взрослые речи удивляли еще больше.
— Донья Эстанислаа нездорова, — сказала служанка. — Она велела, чтоб я тебя отвела в твою спальню.
Комнату не открывали несколько лет, и Филомена пошла в кухню за ключами. Авель молча шел за ней, внимательно смотрел на поблекшую роскошь и не выражал удивления.
— Ну вот мы и пришли…
Филомена распахнула окно и раздвинула тяжелые камчатые занавески. Авель, который шел следом за ней, остановился в дверях. Спальня, очень большая, гораздо больше обычных, была забита и увешана самыми различными вещами — зеркалами, гравюрами, миниатюрами, рогами изобилия, — и все это висело и торчало кое-как, вперемежку, словно в кошмаре. Под потолком, как бы и без ниток, болталось полдюжины игрушечных корабликов. Кровать была с колонками, в эмалевых розочках. Зелень добралась до самой решетки окна и почти задушила герань, которую несколько лет назад привезла сеньорита Клод.
— Тут надо все прибрать, — виновато сказала Филомена. Она смахнула паутину, которая протянулась от стены к стене, и добавила: — Сколько лет заперто…
Авель выложил из карманов все свое имущество — пачку писчей бумаги, два конверта, вечное перо, карту провинции Жерона, алюминиевую мыльницу, универсальный перочинный ножик и бюллетень военных действии.
— Вы часто получаете газеты? — спросил он, закончив работу.
Филомена неопределенно покрутила рукой.
— Сеньорита как-то подписывалась на «Бланко и негро», — сказала она. — А теперь…
Авель заложил руки в карманы.
— Как же вы узнаете о ходе военных действий?
Филомена пожала плечами — они просто не узнавали. Несмотря на батарею и на интернат по соседству, в «Раю» и не думали о войне: донья Эстанислаа вспоминала лучшие времена, Агеда мечтала о сказочном принце. Правда, с едой было плохо, но в остальном война их мало трогала.
— А меня вот очень трогает, — сказал Авель. — Мы в Барселоне каждый вечер слушали сводку. У дяди на стене висела карта Испании, и я отмечал передвижение войск разноцветными флажками.