— Что с тобой, Эрик, тебе больно?
Сейчас я могу с уверенностью утверждать, что Инга была подвержена абсансам — кратковременным выключениям сознания, проявляющимся при малых эпилептических припадках, но с возрастом она это переросла. От былого недуга остались мигрени и их предвестники да еще некая хрупкость, проступавшая в ее облике. Еще мальчишкой я отчетливо сознавал, что моя сестра не такая, как другие дети, поэтому мой долг — не давать ее в обиду. Дома Инга была в безопасности, но стоило ей войти в школьный автобус, она из-за своей уязвимости превращалась в мишень для насмешек. Я, как сейчас, вижу ее, медленно идущую по проходу между сиденьями: длинная светлая коса, перекинутая за спину, темные очки, прижатые к груди книжки, — она изо всех сил старалась сделать вид, что не слышит ядовитого шепота за спиной:
— Придурочная, смотри, придурочная.
— Инга-дурында, курица слепая.
Она дрожала как осиновый лист. В этом была ее главная ошибка. Дрожь провоцировала дальнейшие оскорбления, а поскольку Инга с младых ногтей решила вести жизнь чистую и непорочную, то никогда не могла дать отпор своим мучителям. Это обеспечивало ей сознание внутреннего превосходства над ними, но никак не облегчало утренних терзаний в школьном автобусе или на переменах.
Неврологическую слабость нельзя рассматривать в отрыве от ее наполнения, которое медицина предпочитает не замечать, подобно тому как психоанализ зачастую игнорирует физиологическую природу различных форм душевной болезни. Мучившие Ингу в детстве эпилептические припадки и их предвестники имели такое наполнение, и оно дало толчок нашему религиозному воспитанию. Ни мать, ни отец особой набожностью не отличались, но в американской глубинке каждый непременно был прихожанином какой-нибудь церкви. Мы ходили в лютеранскую, где на занятиях воскресной школы нам долбили про Бога Отца, Бога Сына и третью Божественную ипостась, более всего будоражившую воображение, — про Святого Духа. Поскольку я прекрасно понимал, что родители относятся к вопросу существования Бога очень спокойно, а о том, что бывает, когда «находит» или когда «искорки перед глазами пляшут», как случалось с Ингой, знал только понаслышке, мои взаимоотношения со Всевышним носили более умозрительный характер. Меня пугало, что кто-то невидимый может заглянуть мне в душу или прочитать мои мысли. Когда по вечерам, лежа в кровати, я смыкал пальцы вокруг причинного места, в ушах у меня раздавался его строгий голос:
— Нельзя! Не смей!
А вот сестра ощущала внутри себя ангелов. Она слышала шелест их крыл, ее лба касались их пылающие руки, ангелы устраивались у нее за грудиной, тянули ее за собой вверх, на небеса, и иногда говорили с ней метрическим стихом. Их деяния были ей в тягость, и когда вдруг среди ночи ее посещали серафимы, она бросалась ко мне. Если я к тому времени не спал как убитый, то слышал тихий стук в дверь и Ингин голос:
— Эрик, ты спишь? Эрик!
И потом чуть погромче:
— Э-рик!
Иногда было совсем поздно, и я спал без задних ног, тогда Инга принималась расталкивать меня, бормоча:
— Эрик, опять ангелы! Я боюсь!
Я поворачивался, а она либо цеплялась за мою руку, либо обхватывала меня за шею. Я не возражал и ждал, пока она не успокоится настолько, что сможет вернуться в свою комнату. Иногда ей так и не хватало на это духу, и, проснувшись утром, я обнаруживал ее свернувшейся калачиком у меня в ногах.
Бывало, что от коротеньких Ингиных вскриков или от топота по коридору ее беспокойных ног просыпалась мама. Она вставала, отводила Ингу обратно в ее комнату и сидела там, баюкая дочь или что-то напевая, пока та не засыпала. Потом мама неслышными шагами непременно заходила ко мне и клала мне руку на лоб. Я притворялся, что сплю, но мама знала, что это не так, и тихонько говорила:
— Все в порядке. Спи.
Ночных Ингиных гостей мы поминали только в моменты их прихода и более никогда к этой теме не возвращались, так что мне даже в голову не приходило, что сестра у меня больная или ненормальная. Но со временем подозрения заползли в душу самой Инги, она начала сознавать, что детские видения отчасти были вызваны некоторыми особенностями ее нервной системы, но эти переживания во многом сформировали ее, нынешнюю, посему забывать о них не следовало.
Так что, живи мы в Средние века, я бы считался братом святой или бесноватой.