— Извините, что приходится вас беспокоить, но это действительно очень срочно. Я бы иначе не стала просить.
Я кивнул, потом спросил:
— Это надолго?
— Надеюсь, что нет. Мне надо кое-что уладить.
Я посмотрел на жавшуюся на нижней ступеньке крыльца Эглантину, которая с момента нашей последней встречи, казалось, стала ниже ростом. А может, она казалась меньше из-за своей неподвижности? Ребенок, который всегда скакал, как мячик, теперь застыл.
— Ну как, останешься со мной, пока мама сходит по делам?
Два огромных глаза неотрывно смотрели на меня. Девочка кивнула, ее нижняя губка рефлекторно подергивалась.
— Ты расстроилась, потому что маме нужно уходить?
Еще один кивок.
— Ты же уже приходила ко мне в гости. Помнишь, как мы хорошо разговаривали. А не хочешь разговаривать — порисуешь. Или посмотришь книжки.
Миранда сбежала вниз по ступенькам и присела на корточки перед дочерью. Я не слышал, что она ей сказала, но после этих слов девочка взяла ее за руку и дала отвести себя по лестнице. Мать на мгновение притянула расстроенную малышку к себе и умчалась прочь. Не успела дверь закрыться, как Эглантина заревела:
— Ма-а-ама, я хочу к ма-а-аме!
Кукла полетела на пол. Обхватив руками искаженное гримасой личико, девочка рыдала, мотая головой взад-вперед в такт своему отчаянию.
Я наклонился и попробовал было потрепать ее по плечу в утешение, но малышка оттолкнула мою руку и принялась плакать еще громче, почти визжать, потом метнулась в гостиную и бросилась ничком на диван.
Нужно было подождать. Громким голосом я объявил Эгги, что если я ей понадоблюсь, то буду рядом, в соседней комнате.
Я сидел за столом, цепенея от отчаянного детского плача, и хотел только одного: чтобы она перестала.
Через несколько минут рыдания стали на тон ниже, а потом им на смену пришли всхлипы. Еще через минуту я услышал легкий звук шагов и поднял голову. Эгги стояла в дверях: красные глаза распухли от рева, под носом повисли две прозрачные дорожки соплей. Она молча смотрела на меня и непроизвольно всхлипывала. От каждого судорожного вздоха голова и подбородок ходили ходуном.
Еще несколько секунд мы молчали, а потом она с большим достоинством пискнула:
— А Чарли обзывается. Говорит на меня Эглантина-Карантина.
— А кто такой Чарли?
— Один мальчик из моей группы.
Переломный момент был пройден, и мы превратились в товарищей по несчастью, известному под названием «ожидание». Эгги выпила три стакана сока, смолотила шоколадку, которая уже месяц лежала на кухне, банан, черничный йогурт и полчашки хлопьев с молоком, вспомнила про заброшенную куклу Венди, всыпала ей по первое число за многочисленные нарушения режима, нарисовала четыре картинки с четырьмя бесконечно грустными мышами и еще одну, более жизнерадостную, изображавшую женщину, которая, как она мне объяснила, была «из маронов»[18] и доводилась ей прапрапрапрапрапрабабушкой. Потом она обследовала дом, заявив, что он большой, «ну, прям, как дом», сосредоточенно прослушала три сказки из «Оливковой книги» Эндрю Лэнга[19] и в промежутках между этими видами деятельности трещала без умолку. Ее голосок, похожий на запыхавшуюся флейту пикколо, не оставлял меня ни на минуту, докладывая о детсадовских предательствах:
— Алисия сказала, что больше не будет со мной дружить. Я обиделась. А потом сказать что? Она сама про это забыла! А Чарли дурак. Он толкнул Космо. Воспитательница его даже за шиворот схватила.
И через весь вечер пунктиром шло ее беспокойство о Миранде. Я несколько раз замечал, что Эгги куксится, словно вот-вот заплачет, но слез не было. Вместо этого из груди ее вырывался глубокий вздох, а следом за ним вопль, который, при всей искренности, все же отдавал некоторой театральностью:
— Ну где же, ну где же сейчас моя мамочка? Ну где же, ну где же ты, мамочка моя ненаглядная?
И в самом деле — где? Около одиннадцати часов вечера этот вопрос начал занимать меня все сильнее. К тому времени мы перебрались в библиотеку, включили фильм «Цилиндр» и смотрели, как черно-белые Фред Астер и Джинджер Роджерс крутятся, вертятся и бьют чечетку. Я достал для Эгги подушку и одеяло, но объяснил, что это не потому, что она остается у меня ночевать, а просто так удобнее смотреть кино. В час ночи «Цилиндр» уступил место «Китти Фойл» все с той же Джинджер Роджерс, рядом со мной посапывала спящая девочка, а я по-прежнему сидел на диване и со все возрастающим напряжением ждал звонка в дверь, надеясь, что не дал этим дивным очам провести себя, что Миранда не сыграла со мной злую шутку, что она не лежит сейчас в объятиях любовника, в то время как я сижу с ее ребенком, и что она, оброни Создатель, не бросила Эгги окончательно и бесповоротно. Нет, это решительно невозможно. Я почти ничего не знал о Миранде, но достаточно часто видел их с Эгги вместе, чтобы не допустить даже мысли об этом. Посему я принялся размышлять о ее таинственном преследователе и о фотографиях. А сколько полагается ждать, прежде чем заявить в полицию? Потом утомление взяло свое, и когда в дверь наконец позвонили, я дернулся, бросил взгляд на часы — три часа ночи — и побежал вниз открывать.