«- Что же такое нынче элита? Ум, честь и совесть нации или клан, который преимущественно блюдет собственные интересы?
— Прежде всего существует не одна элита, а несколько — экономическая, интеллектуальная, политическая, административная и т.д. Как социологи мы не любим слово «элита», которое имеет позитивный смысл. Элита предполагает принадлежность «к лучшим из лучших». Мы предпочитаем говорить о социально доминирующем классе».
Это очень значимое мнение, весьма отличное от мнения тех, кто в настоящее время стенает на темы хронических неудач в становлении новой “элиты” в России, определённо предпочитая говорить об «элите», а не о «социально доминирующем классе»; и уж тем более не о формировании «социально доминирующего класса» и его характере (его нравственных и этических качествах). Доминировать в обществе могут и худшие из худших, и лучшие из лучших пустоцветов, в то время как слово «элита» во всех отраслях знания (за исключением нынешней российской социологии) действительно имеет смысл отбора лучшего из лучшего.
Далее сообщается, что:
«Во французской системе наследственная элита старых буржуазных и аристократических семей, которые занимают ключевые места в обществе и в государстве, как бы сливается с элитой, которой удалось с помощью дипломов [28] совершить социальное восхождение. Между двумя элитами возникает солидарность. Они действуют не то чтобы на мафиозной основе, но занимаются лоббированием, взаимной поддержкой несмотря на возникающие порой идеологические разногласия».
Надо иметь в виду, что каждая ветвь социологии всегда обслуживает один или несколько классов общества, а не всё общество в целом. Официальная социология, будь то социология правящего режима либо социология узаконенной оппозиции, соблюдает “приличия”, принятые в обществе, вследствие чего на некоторые вещи только намекает (знающие поймут и намеки, а кто не понял — тому и не надо), а о некоторых просто умалчивает, будто их нет вовсе. Именно из этой особенности официальной социологии и возникают обороты речи типа «не то чтобы на мафиозной основе», поскольку быть «мафиози» считается неприличным. Поэтому по существу мафиозному характеру деятельности представителей наследственных и дипломировано приобщенных “элит” подыскиваются слова, не имеющие в обществе отрицательного смысла: «лоббирование», «взаимная поддержка». Но молчаливая взаимная поддержка характерна и для деятельности представителей мафий, порицаемых официальной правящей “элитой”. Поэтому, если сдернуть саван светски приличных выражений, не оскорбляющих чьего-либо персонального самомнения, то французская социология по существу признала кланово-мафиозный характер власти во Франции.
«— Разве во Франции элита не объединяет действительно лучших?
— Это не так. Нельзя сказать, что в её состав входят самые умные, самые образованные, самые культурные, которые стоят выше всех остальных. Французская система образования, вместо того, чтобы давать равное образование всем, занимается отбором. В результате в лучшие высшие школы почти не попадают дети из низов. Тут одно из двух. Либо такие дети идиоты — и это возможно, так думают некоторые, хотя мало кто об этом вслух говорит. Либо существует проблема организации образования, которая не основывается на равенстве. Игра сделана заранее, всё предопределено, и только считанные единицы из народа пробиваются в престижные учебные заведения».
По существу этот ответ подтверждает ранее весьма деликатно высказанное мнение о мафиозном характере “элитарной” власти как во Франции, так и вообще в мире. Но этот же ответ показывает и мафиозный характер социологии. В частности, социология из пустой болтовни на темы социальных проблем преображается в жизнеречение [29], если по выявлении каких-то неопределённостей (а равно проблем) в общественной жизни, социологи переходят к разрешению выявленных неопределенностей (а равно проблем) ко благу общества. В данном конкретном случае это предполагает выбор одного из двух:
· «дети простых французов действительно в своем большинстве идиоты, вследствие чего система образования и вынуждена осуществлять выбор претендентов для учебы в “престижных” вузах, в результате чего и возникает элита нации», или
· «система воспитания и образования, семейного и школьного, действующая ныне во Франции и на Западе в целом, делает из большинства родившихся младенцев идиотов не бесцельно, а целенаправленно сохраняя в преемственности поколений стремление к беззаботно потребительскому статусу космополитичной “элиты” и её хозяев».
Но и выбор определенного ответа на эти вопросы сразу ставит человека перед другими, не менее важными вопросами:
· Что же необходимо сделать, чтобы в большинстве своем в последующих поколениях люди не рождались идиотами, поскольку общество идиотов обречено на самоуничтожение?
· Что же необходимо сделать, чтобы система воспитания и образования не превращала в идиотов от рождения вполне нормальных людей?
Но после перехода к обсуждению в обществе такого рода проблематики, мафиозно правящая “элита” сразу же прекратит финансирование социологии, обратившейся таким образом к жизнеречению. Поэтому социологам, которые слабы как личности для того, чтобы подняться до жизнеречения, остается найти тему, позволяющую поддерживать финансирование их достатка: