Бюро находок походило то ли на небрежно устроенный музей, то ли на магазин старьевщика, ожидавшего покупателей. Однако здесь было очень чисто: ни грязи, ни пылинки.
Осматриваясь, Лиз шла медленно. Галерея в свое время приютила туристические агентства, салон видеоигр. Кто-то очистил от мусора разбитые витрины, навел порядок на стеллажах. К стене кнопками был прикреплен план пещеры. Под каждым островком, под каждой лачугой стояли имя и фамилия жильца, указывались его физические характеристики. На одном из столов Лиз углядела раскрытый журнал для записей и полистала его. В нем день за днем описывалась жизнь клана.
«Это почерк Наша?» — спросила она себя, но не ответила на этот вопрос, поскольку почерк ее сестры не отличался специфичностью. Таким почерком писали тысячи других молодых девушек.
Лиз замерла, уверенная, что за ней подсматривают. Где же пряталась надзирательница?
«Она затаилась, увидев, что я поднимаюсь по эскалатору, — подумала Лиз. — Этот лабиринт Наша знает, как свой карман».
— Наша… — окликнула она ободряюще. — Это я, Лиз. Знаешь, сколько дорог я прошла, чтобы найти тебя? Я принесла твою гитару, ты забыла ее у тех умалишенных.
Никто не ответил. Не зная, что делать, Лиз положила инструмент на скамью и села рядом.
— Тебе известно, что они все еще поют песни, которые ты сочинила для них? — продолжила она. — В честь насоса… Гимн кислороду…
По мере того как она разговаривала сама с собой, ее покидала уверенность.
— Я видела Гудрун, — продолжила Лиз, — и родителей. Мама посвятила тебе свое последнее произведение искусства. Оно называется «Пение сирен на тридцатиметровой глубине». Ты слышишь меня?
Лиз заполняла тишину семейными историями, воспоминаниями. Она старалась говорить шутливым тоном, но надзирательница не показывалась.
«Чего она боится? — думала Лиз; горло ее пересохло. — Ей страшно, потому что она обезображена после катастрофы?»
Потом другое предположение зловещей черной бабочкой прилетело в ее сознание: Наша надышалась газа, когда шла через туннель. Она тронулась умом, стала помешанной…
Лиз замолчала. Исподволь она изучала находки, опасаясь увидеть приближающуюся фигуру, которая размахивает ножом.
Она больше не находила подходящих слов, и голос ее звучал фальшиво. И все же Лиз не решалась отступиться.
Она осторожно передвинула скамейку к стене и прислонилась к ней, защищая спину; подтянула к себе стул на тот случай, если придется держать Наша на расстоянии.
Лиз продолжила монолог, напоминая о доме в Ольденбурге, о статуях в парке, о Великом Ханафоссе, о чердаке с сундуком, полном наивных романов.
«Если я замолчу, она появится из темноты и убьет меня», — мысленно повторяла Лиз, чувствуя, как вспотели ладони.
Она находилась в том же положении, как и заклинательница змей, знающая, что при малейшей музыкальной паузе кобра ударит ее.
Пришлось говорить долго, пока не пересохло во рту. Однако надзирательница не выходила из своего тайника.
НАЙДЕННЫЕ ВЕЩИ, ПОТЕРЯННЫЙ РАЗУМ
На следующий день Лиз продолжала вспоминать о прошлом. Ровным голосом она чередовала воспоминания о детстве с забавными историями. Удобно устроившись в кресле, Лиз ждала. Пока она разглагольствовала, взгляд ее блуждал по ближайшим витринам. Разнородный набор предметов не переставал удивлять ее. В метро можно было найти все! Теннисные ракетки, утюги. Десятки фотоаппаратов и столько же видеокамер. Коньки, лыжи и т.д.
Наконец-то надзирательница, худенькая, чисто одетая девушка, вышла из своего укрытия. Белесые, почти белые волосы струились по ее плечам, но лицо пряталось за карнавальной маской, изображавшей морду черной пантеры.
В сумеречной атмосфере бюро находок значение такой маскировки тревожило.
Лиз приложила все усилия, чтобы остаться невозмутимой и продолжать монолог.
Девушка словно не замечала ее. Достав из кармашка передника тряпочку, она начала стирать невидимую пыль с экспонатов.
«Наша ли это?» — думала Лиз, не отрывая глаз от хрупкого силуэта, повернувшегося к ней спиной.
Чтобы сказать это, нужно было увидеть лицо надзирательницы… Да и после этого оставались бы сомнения, поскольку Наша была изуродована во время катастрофы.
«Не могу же я подскочить к ней и сорвать маску», — повторяла про себя Лиз, хотя желание сделать это не давало ей покоя.
Целый час Лиз всматривалась в жесты девушки, надеясь заметить что-то характерное для Наша. Ей хотелось, чтобы та заговорила, но все обращенные к ней вопросы остались без ответа.
«Голос… — думала Лиз. — Убеждена, я узнала бы его. Я все еще слышу ее пение. Наивные песенки о любви. Они до сих пор звучат у меня в ушах! Никогда я и помыслить не могла, что больше не услышу их, и буду сожалеть об этом».
Покончив с уборкой, надзирательница подошла к краю бетонного мезонина и, приставив к глазам бинокль, начала рассматривать пещеру. Свой журнал для записей она положила на перила и время от времени что-то в него вписывала.
Казалось, она решила не обращать внимания на Лиз.
«По крайней мере она не приказала мне уйти», — подумала та, стараясь совладать с разочарованием.
Да, Лиз была разочарована; ибо надеялась на лучший результат.
«Если это действительно Наша, — подумала она, — не исключено, что она потеряла память… Или газ нанес ее мозгу необратимые повреждения. Наша не отличалась психологической устойчивостью, и после коридора страха у нее помутился разум».
Газ — штука непредсказуемая.
Прошла неделя. Лиз постепенно одолевали сомнения в том, правильно ли она действует. Она поймала себя на том, что думает о будущей жизни Наша на поверхности.
«Если она умственно отсталая, ее нельзя оставлять одну. Ей понадобится постоянная медицинская помощь. А со временем, если здоровье ухудшится, придется поместить ее в психиатрическую клинику».
Кто будет заниматься ею? Уж никак не мать, обремененная уходом за своим слабоумным супругом. Ну а что касается Лиз, то при ее работе ей придется нанять сиделку… Но какая сиделка согласится жить в доме, стоящем под бетонной автострадой, жить в страхе, боясь, что какая-нибудь машина свалится ей на голову?
Охваченная противоречивыми чувствами, Лиз наблюдала за надзирательницей, странной королевой временного королевства, устанавливающей свои законы, карающей и вознаграждающей.
«Здесь она хоть кто-то, — размышляла Лиз. — Ее почитают и даже побаиваются. А там она будет просто ненормальной, идиоткой, и ее будут с отвращением сторониться. Имею ли я право лишить Наша короны, вынудить ее носить смирительную рубашку в какой-нибудь государственной больнице для душевнобольных?»
Первоначальные намерения Лиз улетучивались. Вправе ли она увести отсюда Наша против ее воли, навязать ей мерзкую жизнь в убогом пригородном домишке?
«Местные ребятишки быстро узнают, кто она такая, поскольку Наша не откажется от привычки разглядывать их в бинокль. Они начнут выкрикивать ей ругательства, оскорблять, кидать камни в окно ее комнаты. Все это печально до слез! Кончится тем, что сиделке это надоест и она уйдет. А пока я на работе, Наша будет в доме одна, беспомощная перед негодяями и насильниками…»
Умственно отсталые часто становятся козлами отпущения. Лиз неоднократно убеждалась в этом, работая в полиции. Пройдет немного времени, и Наша обвинят в тяжких преступлениях, а ее манию расценят как хулиганство. Наша невзлюбят.
«Мама уже похоронила ее, — подумала Лиз. — Она уже носит траур по ней. И вернуть ей Наша, ослабленной умственно и физически, значит вскрыть затянувшуюся рану».
Лиз вдруг поняла обоснованность аргументов Конноли. Слишком много времени прошло. Никому на самом деле не хотелось получить останки дорогих им существ. Боль уснула, и незачем будить ее. Сначала боль терзала, но постепенно сменилась глухой пульсацией, с которой научились жить…