В Рио я прежде всего стараюсь уловить отклик тех давних событий. Однажды мне это удалось, когда Национальным музеем была организована археологическая экспедиция на участок побережья в глубине бухты.
Катер высадил нас на топком пляже, где ржавело выброшенное морем старое судно. Оно, конечно, относилось не к XVI веку, но тем не менее вносило какую-то историческую соразмерность в просторы, где ничто не отражало хода времени. Далекий город закрыли низкие тучи и стена мелкого дождя, непрекращавшегося с раннего утра. За крабами, кишевшими в черной грязи, и корнями деревьев (по их поводу невозможно сказать, происходит ли развитие их форм в процессе роста или в результате разложения) на фоне леса мокрыми силуэтами выделялись несколько соломенных хижин вне всякой временной принадлежности. Еще дальше в бледном тумане купались откосы горных склонов. Подойдя к деревьям, мы достигли цели своего посещения — песчаного карьера, где крестьяне недавно откопали черепки глиняной посуды. Я ощупываю толстую керамику, бесспорно выполненную индейцами тупи, судя по белому ангобу [27] с красной каймой и тонкому переплетению из черных полос — лабиринту, предназначенному, как говорят, для того, чтобы злые духи заблудились и не добрались до человеческих костей, хранившихся когда-то в урнах. Мне объясняют, что мы могли бы доехать до стоянки, расположенной всего в пятидесяти километрах от центра города, на автомобиле и, кстати, застрять там на целую неделю из-за размывшего дорогу дождя. Это позволило бы нам вплотную приблизиться к прошлому, которому не по силам изменить такое меланхолическое место, где Лери обманулся, возможно, в своих ожиданиях, глядя на ловкое движение смуглой руки, формирующей с помощью смоченного в черном лаке шпателя «тысячи мелких редкостей, таких, как гильошировка[28], и другие забавные вещицы», о значении которых я вопрошаю, держа в руках мокрый черепок.
Мое первое соприкосновение с Рио было иным. Вот я впервые в своей жизни по другую сторону экватора, в тропиках, в Новом Свете. По какому главному признаку смогу я понять, что свершилась эта тройственная перемена? Какой голос оповестит меня об этом, какая нота, дотоле никогда неслыханная, прозвучит в моих ушах? Мое первое наблюдение ничтожно: я нахожусь в салоне. Одетый легче обыкновенного и топча волнообразную черно-белую мозаику уличных покрытий, я замечаю в узких и тенистых улицах, разрезающих главный проспект, особую атмосферу. Переход от жилищ к мостовой не так заметен, как в Европе. Магазины, несмотря на роскошь витрин, выставляют товары даже на улице; кажется неважным, находишься ли ты снаружи или внутри их. Действительно, улица служит не просто для передвижения людей; это место, где они пребывают. Бойкая и мирная в одно и то же время, более оживленная и лучше защищенная, чем наши улицы. Ибо смена полушария, континента и климата привели В данный момент лишь к тому, что сделали ненужным тонкое застекленное покрытие, которое в Европе искусственно создает сходные условия: сначала кажется, что Рио воссоздает под открытым небом известные крытые магазины в больших европейских городах или холл парижского вокзала Сен-Лазар.
Обычно под путешествием понимают перемещение в пространстве. Этого недостаточно. Каждое путешествие одновременно вписывается в пространство, время и в социальную структуру. Любое впечатление поддается определению только путем его взаимного соотнесения с этими тремя осями, а поскольку пространство само по себе имеет три измерения, то, для того чтобы составить о путешествии адекватное представление, потребуется по крайней мере пять измерений. Сойдя на землю Бразилии, я тотчас же почувствовал, что нахожусь по другую сторону Атлантики и экватора и совсем близко к тропику. Об этом свидетельствовало множество вещей: жара, спокойная и влажная, освобождающая от привычного веса шерстяной одежды и снимающая противоречие (которое я обнаруживаю, оглядываясь назад, в качестве одной из постоянных величин моей цивилизации) между домом и улицей; впрочем, вскоре я узнаю, что вместо него тут возникает другое противоречие — между человеком и бруссой [29]. Здесь есть также пальмы, незнакомые цветы, а в витринах кафе — груды зеленых кокосовых орехов, из которых — обезглавив их — вытягиваешь сладкую и свежую влагу. Когда сравниваешь города, разделенные большим расстоянием как в географическом, так и в историческом отношении, различия усложняются еще и неодинаковыми ритмами. Как только удаляешься от центра Рио — который тогда имел подчеркнутый стиль начала века, — попадаешь в спокойные улицы, на длинные авеню, обсаженные подстриженными пальмовыми, манговыми и палисандровыми деревьями, где среди садов возвышаются обветшалые виллы. Тропики выглядят скорее старомодными, нежели экзотическими. О них свидетельствует не растительность, а мелкие детали архитектуры и следы того образа жизни, который напоминает не столько об оставленных позади огромных расстояниях, сколько о незаметном отступлении времени.