Местом этих мрачных сражений должна была оказаться душа, так как незначительность внешних событий не предвещала никакого атмосферного буйства. Ничто не отличало этот день. К 16 часам – именно в этот момент дня, когда солнце, преодолев половину пути, теряет свою ясность, но светит довольно ярко, когда все смешивается в плотном золотистом свете, который кажется нарочно накопленным, чтобы скрыть будущую угрозу, – «Мендоза» поменяла курс. Каждое колебание воздуха, вызванное легким морским волнением, нагнетало и без того сильную жару, и этот незначительный поворот так мало ощущался, что можно было принять изменение направления за бортовую качку. Никто, впрочем, не обратил на это внимания, поскольку ход в открытом море меньше всего похож на перемещение в пространстве. Вокруг не было ни одного пейзажа, который говорил бы о медленном переходе от начала до конца широт, преодолении изотерм и плювиометрических кривых. Пятьдесят километров пути по суше могут оставить впечатление о меняющейся планете, но 5000 километров океана представляют вид неизменный, по крайней мере, для нетренированного глаза. Выбор маршрута, определение направления, знание территорий, недоступных взору, но существующих за широким горизонтом, – ничто из этого не тревожило пассажиров. Им казалось, что они заперты в ограниченном пространстве на определенный срок не потому, что это было необходимым условием для преодоления нужного расстояния, но скорее платой за привилегию быть перенесенными с одного конца земли на другой, без всяких усилий. Они были слишком расслаблены обильными обедами, которые давно перестали приносить чувственное наслаждение, а превратились в запланированные развлечения (к тому же продолжительные сверх меры), заполняющие пустоту дней.
Что до остальных, не было ничего, что могло бы говорить о каких-то усилиях и с их стороны. Хотя знали – где-то в глубине этой махины находились механизмы и люди, которые приводили их в движение. Но ведь было еще одно развлечение – принимать гостей, пассажиры навещали друг друга, офицеры представляли этих тем или наоборот. Время проводили, прогуливаясь на палубе, где работа одинокого матроса, наносящего несколько мазков краски на конус-ветроуказатель, скупые жесты стюардов в голубых костюмах, развешивающих влажное белье в коридоре кают первого класса, служили единственным доказательством размеренного преодоления миль океана, чей плеск был слабо слышен внизу ржавого корпуса.
В 17:40 на небе с западной стороны возникло сложное сооружение, совершенно горизонтальное снизу, словно дальний край моря был непостижимым образом оторван от целого и приподнят над горизонтом, отделенный от него невидимой хрустальной пластиной. За его вершину цеплялись и тянулись к зениту, под влиянием силы, обратной земному притяжению, неустойчивые нагромождения, вздувшиеся пирамиды, застывшая пена будто лепных облаков, которые напоминали даже позолоченную деревянную скульптуру. Эта мрачная груда почти полностью заслоняла солнце, пропуская его редкие отблески, и только в высоте над ней словно реяли языки пламени.
Еще выше в небе, в нежных изгибах переплетались ярко-желтые невесомые ленты. К северу вдоль горизонта эта мрачная стена истончалась, переходя в рельефную пену облаков, которую с обратной стороны освещало невидимое солнце, окаймляя четким контуром. Еще дальше к северу рельефы сглаживались и превращались в бледную полосу, растворяющуюся в море.
На юге возникала та же полоса, но возвышавшаяся огромными пенистыми массивами облаков, которые покоились, как космологические дольмены на каменных опорах.
Если повернуться спиной к солнцу и смотреть в восточном направлении, можно было заметить две напластованные группы облаков, вытянутых в длину и словно разрезанных солнечными лучами позади пузатой и грудастой, но легкой горы в розовых, сиреневых и серебристых отблесках.
В течение этого времени за рифами, загораживающими запад, медленно двигалось солнце. И с каждым его шагом один из лучей прорывал непроницаемую завесу или пролагал себе путь, разрезая преграду. В местах разрывов проступал рисунок, составленный из секторов различной световой интенсивности. Иногда свет втягивался, словно сжимающийся кулак в облачную муфту, которая оставляла видимыми только два напряженных сверкающих пальца. Или пламенный спрут раскрывался в глубине туманного грота, прежде чем снова сжаться.