Это впечатление необъятности полностью принадлежит Америке. Оно преследует вас повсеместно, в городах и в сельской местности. Я ощущал его перед этим берегом и на плоскогорьях Центральной Бразилии, в боливийских Андах и Скалистых горах Колорадо, в пригородах Рио, Чикаго и на улицах Нью-Йорка. Повсюду испытываешь тот же шок: эти виды как виды, эти улицы как улицы, горы как горы, реки как реки, но откуда возникает чувство потерянности в новой непривычной обстановке? Всего лишь оттого, что соотношение человеческого роста и величины окружающих объектов увеличилось настолько, что стало совершенно несоразмерным. Позднее, когда я уже освоился в Америке, у меня выработалась бессознательная способность восстанавливать нормальное соотношение величин; это происходило незаметно, словно в момент приземления самолета в голове щелкал воображаемый переключатель. Но изначальная несоизмеримость двух миров проникает в сознание и искажает наши взгляды. Те, кто считают Нью-Йорк отвратительным, являются всего лишь жертвами обманчивого восприятия. Еще не научившись изменять регистр, они упорно судят Нью-Йорк как город и критикуют авеню, парки, памятники. Объективно Нью-Йорк – это город, но зрелище, которое он предлагает восприятию европейца, другого масштаба. Мы привыкли к меркам наших собственных пейзажей, в то время как американские пейзажи вовлекают нас в более пространную систему, для которой мы не имеем эквивалента. Красота Нью-Йорка заключена не в его городской сути, а в его превращении, едва мы перестаем упорствовать, прямо у нас на глазах в искусственный пейзаж, где принципы градостроительства больше не действуют: мягко освещенные скалы зданий, величественные бездны у подножия небоскребов и тенистые лощины, усеянные разноцветными автомобилями, как цветами.
После этого мне трудно говорить о Рио-де-Жанейро, который отталкивает меня, несмотря на всю свою столько раз воспетую красоту. Как это объяснить? Мне кажется, что пейзаж Рио не соответствует его размаху. Сахарная Голова, Корковадо, все эти расхваленные достопримечательности кажутся путешественнику, который прибывает в бухту, обломками зубов, затерявшимися в четырех углах беззубого рта. Почти постоянно окутанные мутным туманом тропиков, эти неровности местности не могут заполнить слишком широкий горизонт. Чтобы охватить все взглядом, придется подойти к заливу с обратной стороны и смотреть с высоты. Со стороны моря, если использовать аналогию, обратную с Нью-Йорком, здесь природа принимает облик верфи.
Размеры залива Рио трудно правильно оценить с помощью зрительных ориентиров: неторопливый постепенный ход судна, его маневры в стремлении уклониться от островов, прохлада и запахи, доносящиеся с небольших холмов, поросших лесом, устанавливают заранее нечто вроде физического контакта с цветами и скалами, которые еще не существуют как объекты, но предопределяют для путешественника облик континента. На память приходят слова Колумба: «Деревья были такие высокие, что, казалось, касаются неба; и если я правильно понял, они никогда не теряют листьев: я видел их такими же зелеными и свежими в ноябре, какими они бывают в мае в Испании; некоторые даже были в цвету, а на других созревали плоды… Куда бы я ни поворачивался, везде пел соловей в сопровождении птиц всевозможных пород». Такова Америка – континент, который заставляет признать себя. Он сотворен из всех этих образов, которые оживляют в сумерках туманный горизонт залива. Но для впервые прибывшего это движение, эти контуры, эти огни еще ничего не означают – ни провинций, ни деревушек и городов; за ними трудно представить леса, прерии, долины и пейзажи; они ничего не говорят о поступках и труде отдельных людей, обособленных друг от друга и замкнутых в тесный мирок собственной семьи и дел. Но все это объединено общим существованием. То, что меня окружает со всех сторон и подавляет, это не неисчерпаемое разнообразие вещей и существ, а единственная и потрясающая реальность – Новый Свет.
IX. Гуанабара
Жало залива проникает в самое сердце Рио. На берег сходят прямо в центре, как будто вторую половину города, Новый Ис, уже поглотили волны. В каком-то смысле так и есть, ведь изначально город, а точнее форт, располагался на скалистом островке, который носит имя его основателя Вильганьона и вдоль которого сейчас скользит наше судно. Я ступаю по авениде Рио-Бранко, где некогда возвышались деревни тупинамба, и в моем кармане – труд Жана де Лери, настольная книга этнолога.