Было время, когда странствие сталкивало путешественника с цивилизациями совершенно отличными от его собственной, которые обретали значение прежде всего благодаря своей необычности. Уже несколько веков такие случаи становятся все более и более редкими. Происходит ли это в Индии или в Америке, но современный путешественник все меньше сталкивается с неизвестным для него и удивительным. Выбирая цели и маршруты, можно свободно назначать предпочтительную дату прибытия и задавать ритм пребывания в стране. Поиски экзотики приводят к тому, что ритм привычного восприятия сбивается чередой впечатлений или преждевременных, или же запоздалых. Путешественник становится антикваром, вынужденным из-за недостатка коллекционных предметов оставить свою галерею негритянского искусства, чтобы наброситься на ветхие воспоминания, выторгованные во время его прогулок на блошином рынке обитаемой земли.
Эти различия ощутимы даже внутри одного города. Как каждое растение цветет в свое особенное время года, так и кварталы несут отметину веков, когда произошло их становление, расцвет и их упадок. В этом цветнике городской растительности можно заметить совпадения и преемственность. В Париже квартал Марэ, ныне погружающийся в болото, процветал в XVII веке. Или 9-й округ, который переживал расцвет во времена Второй империи, но сегодня его поблекшие особняки заселены какой-то фауной людей незначительных, которые, как насекомые, находят там почву, благоприятную для мелкого копошения. 17-й округ остается застывшим в своем былом великолепии подобно роскошной высохшей хризантеме, которая с достоинством несет свою пышную головку дольше отпущенного срока. 16-й сверкал еще вчера, а теперь его блистательные цветы теряются в лесу новых растущих зданий, которые постепенно превращают округ в обычное предместье.
Если сравнивать города, удаленные друг от друга географически и исторически, то обусловленные этим различия будут усиливаться неодинаковым ритмом жизни. Покидая центр Рио, где ощущаешь атмосферу самого начала века, попадаешь на тихие улицы, длинные проспекты, засаженные пальмами, манговыми деревьями и стрижеными палисандрами, где среди садов возвышаются обветшалые виллы. И перед моим взором будто оживают (как позднее в жилых кварталах Калькутты) Ницца или Биарриц времен правления Наполеона III. Экзотичны не столько тропики, сколько старомодность. Об экзотике свидетельствуют не растительность, а мелкие детали архитектуры и неизменный образ жизни, который внушает путешественнику, что он не преодолел безграничные пространства, а незаметно для себя вернулся в прошлое.
Рио-де-Жанейро построен не как обыкновенный город. Основанный изначально на плоской заболоченной местности, окруженной заливом, он протиснулся между угрюмыми отвесными склонами, которые сжимают его со всех сторон словно пальцы в слишком узкой перчатке. Щупальца города, длиной иногда в двадцать, а то и тридцать километров, протянулись вдоль гранитных образований, чей наклон так крут, что никакая растительность не удержится на них. Иногда на пустынной террасе или в глубокой расщелине можно встретить островок леса, сохранивший девственность благодаря недосягаемости для человека, несмотря на близость: с самолета кажется, что задеваешь ветви, когда летишь между роскошных гобеленов в прохладных торжественных коридорах скал, прежде чем приземлишься. Так щедро одаренный холмами, город относится к ним с явным презрением, что отчасти объясняет недостаток воды на вершине. Рио в этом отношении является противоположностью Читтагонга, расположенного на берегу Бенгальского залива, там на болотистой равнине маленькие конические холмики оранжевой глины, проглядывающей из-под зеленой травы, увенчаны каждый отдельным бунгало – крепостью богачей, которые спасаются от тяжелой жары и нищеты низов общества. В Рио же, наоборот, эти круглые колпаки из тяжелого, как чугун гранита, так неистово раскаляются, что бриз, циркулирующий в глубине ущелий, не может подняться. Возможно, градостроительство теперь решило эту проблему, но в 1935 году в Рио положение в обществе измерялось альтиметром: чем ниже твой социальный уровень, тем выше быть твоему жилищу. Бедняки жили на холмах, в фавелах, где чернокожие, одетые в застиранные лохмотья, сочиняли зажигательные гитарные мелодии, которые во время карнавала спускались с раскаленных высот, наполняя город.
Как только ступаешь на одну из этих городских троп, которые извиваются между холмами, все вокруг начинает обретать вид предместья. Если Ботафого, в конце проспекта Рио-Бранко, еще поражает роскошью, то после Фламенго возникает ощущение, что ты в Нейи, а ближе к туннелю Копакабаны словно оказываешься в Сен-Дени или Ле Бурже двадцатилетней давности, таким мог быть наш пригород до войны 1914 года. В Копа-кабане, сегодня ощетинившейся небоскребами, я обнаружил всего лишь провинциальный городок со своей торговлей и лавочками.