Голова кружилась от ароматов, но Марта с удовольствием разглядывала зимние розы — бордовые, кремовые, белые.
Как хорошо, что она не ушла из театра. Мишель неожиданно уехал, бросил труппу. Новому режиссеру не нравилась постановка «Августина…». Он хотел закрыть спектакль, Марта отговорила: как-то сразу нашла с ним общий язык, убедила, что главная история тут — как раз судьба женщины. Да, пусть проститутки, которая спасает своего возлюбленного. А что Августин? Весь спектакль его переносят с места на место — пьяного.
Марта наконец оставила цветы в покое, села за столик перед зеркалом, намочила эмульсией тампон и принялась снимать грим.
В гримёрку заглянула Наташа — та самая, её Мишель тоже бросил, а они без него нежданно подружились.
— Смотри, Марточка, ещё целая корзина! Особенная, с подарками. Эх, жалко, что ты не хочешь праздновать день рождения, — прямая, открытая Наташа тактичностью не отличалась, — напились бы сейчас! — она потянулась всем телом так, что хрустнули косточки. — Слушай, год прошел, а как всё изменилась, — во взгляде отразилось радостное ожидание. — Я побегу?!
— Да, — кивнула Марта, она знала, что у Наташи появился поклонник, и, кажется, всё серьёзно.
В корзине три роскошных, дорогих зимой, да еще и перед Новым годом, букета: к одному приложена коробка конфет, к другому — шампанское, в третий просто воткнута визитка. Какой-то А. Майер, писатель. Не читала, не слышала даже.
Марта развернула записку из конфетного букета: «Мартышка, с днём рождения! Приезжай, соскучились, любим, Тим и Лада». Старые школьные друзья, надо же, дотянулись до неё, умницы!
А шампанское кто изволил прислать?
«С днём рождения», — и затейливый росчерк Миши Вознесенского.
Дверь гримерки скрипнула.
Марта подняла голову — вот и он собственной персоной, как всегда, франтом: модная стрижка подчёркивает благородную раннюю седину висков, стройная фигура затянута в стильную куртку, на шее нарочито небрежно болтается шёлковый шарф.
— Ты прекрасно выглядишь даже без грима! — всплеснул руками Мишель. — Весь спектакль любовался исключительно тобой. Отличная интерпретация, поздравляю!
Марта могла бы сыграть неприступную равнодушную леди, но, нет, теперь она играла только на сцене.
— Уходи, Миша, нам разговаривать не о чем, — Марта отвернулась к зеркалу.
— Да погоди ты, не гони, — он сдулся мгновенно, как проколотый воздушный шарик. В голосе прозвучали жалобные ноты. — Я чего пришёл… ребёнок, мальчик, он мой? Прости, я недавно совсем узнал, прилетел тотчас.
— Не твой, Миша, не беспокойся, — она затянула длинные рыжие волосы в хвост.
— А я и не беспокоюсь, наоборот, рад. Помнишь, мы с тобой мечтали…
— Мечтали с тобой, а ребёнок не от тебя, — спокойно сказала Марта. — Доказательства нужны? Так вспомни, ты два месяца до моего дня рождения Наташу окучивал, ночи проводил с другой, а мне врал, что у тебя творческое вдохновение. Сыну, — она усмехнулась, — три месяца будет через неделю, так что…
— Быстро ты, и как успела? — процедил Мишель сквозь зубы, пожевал губами, будто собирался сказать что-то гадкое, мерзкое, сдержался.
— Это уже не твое дело, — Марта протянула букет: — Я не люблю шампанское, ты никогда этого не помнил. Иди, Миша, с богом, — и только тогда, когда за ним с силой захлопнулась дверь, она поняла, что переплетает волосы в третий раз.
Марта шла через запорошённый снегом садик, окружающий театр. Она не стала вызывать такси, после встречи с Мишелем захотелось прогуляться, вдохнуть свежего воздуха. Хорошо, что мама дома.
Марта думала не о нём — бывшем любимом человеке, а о его словах.
Когда успела… Только сейчас, через год, в свой день рождения, она удивилась тому, что, действительно, много чего успела.
Мама долго не соглашалась расстаться с городком у моря, где похоронен отец, приехала только тогда, когда у Марты начался поздний токсикоз — опасный, отнявший у неё возможность кормить сына грудью.
После родов она ни дня не сидела дома — не могла. Марта окунулась в театральную предновогоднюю жизнь, в которой уже не было Мишеля, с головой. Старые спектакли, новые задумки, роли любимые и не очень. Премьерный, с иголочки, старый-новый «Августин…».
Удивительно, как быстро вернулись поклонники её таланта. Конечно, были среди них очень настойчивые, но Марта, обжёгшись на молоке, дула на воду.
— Подождите, пожалуйста! — мужской, низкий с хрипотцой голос оборвал воспоминания.
Марта обернулась и, даже если бы захотела сделать шаг, не смогла бы. Ноги стали ватными, сердце задрожало, забилось о ребра. В свете фонарей и снега блестели чёрные волнистые волосы до плеч, крыжовниковые глаза…