Позади капсулопузыря остались мерцающие пояса Антарксити, они неслись у самой земли по единственной трубе, ведущей к провинциальному оазису.
Здесь, по словам девушки, жил её дед, и работал он оператором комплекса дикой природы. Егерь! — Фёдор посмаковал новое слово. Воображение разрывалось между образами звероподобного нелюдимого здоровяка и аскетичного профессора-фанатика с комплекцией наследственного виртуала.
Над Антарксити Фёдор ещё сомневался, что Вероника не нуждается в помощи психиатров, но когда пузырь вынесло в центр микроскопического городка на нулевом поясе, уставленного кубиками одноэтажных домов и окруженного защитным периметром, поверил ей окончательно и бесповоротно.
— Самое сложное, Федя, — говорила Вероника, — переправить ёлку из резервации в Антарксити. Таможенный карантин не пропустит…
Фёдор неловко топтался у порога, глядя, как Вероника обнимается с высоким поджарым мужчиной с такими же сиреневыми глазами, как у неё. Панда на его розовой футболке обнимала девушку тоже.
— Ро! Солнцестояние приехала встречать, да ещё не одна, — мужчина ревниво скосился на Фёдора, перекинул дымящуюся палочку из одного края бороды в другой. Его волосы торчали вверх блестящей тёмной волной, запястья увивали гирлянды зелёных шевелящихся треугольников.
— Я останусь, дедушка, а вот Феде… — и Вероника, недолго думая, посвятила деда в их авантюру…
— Для гёрлфренды, значит… — дед Николай забарабанил пальцами по столу и выпустил облачко пряного дыма, панда на футболке моргнула, — годно, сам был молод, горяч и многослоен, как Шрек. Оки, в резервацию пущу, ну и чекну вам ёлку на плане — давно апгрейдить молодняк пора, чёртова прокрастинация. И контрабас протащим! Закутаем в голококон, как реагенты для новогоднего аромата — раньше тебя, Федя, прибудет посылка. Никто и не унюхает, что там реально ёлка. Вот только потом, френд, рассчитывай на себя, на меня никаких референсов, плиз. Ёлки аллергенны, попадешься властям — и будешь Солнцестояние встречать в штраф-руме, и травлей новыми сортами хрючева не отделаешься.
Чем-то, неуловимо, Вероникин дед напоминал Фёдору лавочника «питекантропа» — если не из одного поколения старики, то где-то близко.
В резервацию собирались долго. На Фёдора и Веронику надели «винтажные», как выразился дед, комбинезоны со встроенным подогревом, аптечкой и системой связи, шлемы с респираторами, трубочками для питья. За пояс Фёдору засунули древнюю электроножовку, прицепили моток верёвки.
У стенки защитного купола дед Николай еще минут пять давал инструкции «городским» и делал селфи с внучкой, только после этого выпустил ребят наружу, в резервацию.
За спиной зашипел и захлопнулся люк шлюза, Фёдор ухватил за ладошку Веронику и опасливо сделал первый шаг.
Над головой разверзлось непривычно огромное голубое небо, не отгороженное ни потолками, ни куполом, ни даже климатическими щитами. В ярком свете комбинезоны заискрились алыми блёстками. Ноги провалились в белую субстанцию-кашу — холодную и мокрую. «Это же настоящий снег!» — догадался Фёдор.
Вокруг ветками без листьев тянулись вверх деревья — не ёлки.
Вероника стянула респиратор, счастливо взвизгнула:
— Здравствуй, лес! — и по неровным складкам снега рванула навстречу ощетинившимся голым веткам.
Фёдор последовал её примеру и тоже снял маску. Легкие обожгло непривычно холодным воздухом, в горле запершило. Он постоял немного, глядя на белые облака пара из собственного рта, а потом поспешил вслед за девушкой.
Они вышли на большую поляну, зеленеющую с другого края. Ёлки! — понял Фёдор, обогнал Веронику и внезапно провалился в снежную яму, завалился вперёд, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Руки напрасно искали опору, вязли в сыпучем снегу, он набивался в рот и царапал щёки. По спине побежал холодный пот ужаса.
— Верёвку! Кинь мне верёвку! — крикнула Вероника с тропинки. — Горе глюковое, тут же натоптано, а кругом сугробы!
Фёдор забарахтался сильнее, скрючился, ощупывая пояс. Сообразил, что глубже не проваливается и, осторожно опёршись коленями в зыбкую твердь, выкинул конец верёвки на тропу.
— Тихонько иди! А теперь, блин, залезай! — командовала девушка.
Вскоре Фёдор, облепленный белым крошевом, как снеговик в книжке, выкарабкался на утоптанный снег. Тело дрожало от напряжения, и Фёдор с тоской вспомнил уютное кресло с массажем и подогревом… дома. Вероника хлопнула по плечу, начала отряхивать, а он позабыл о кресле — сам бил себя по животу и коленям, подымая облака сверкающих снежинок, и улыбался — так приятны были её хлопоты и искреннее переживание.