— Значит, стала чем-то вроде леди?
— Да. Думаю, из-за этого ей сейчас трудновато приходится в сторожке. Миссис Джеррард умерла несколько лет назад, а с отцом Мэри не ладит. Он фыркает по поводу ее образования, говорит, что она задается.
Родди заявил с раздражением:
— Люди никогда не думают о том, сколько причиняют вреда, давая кому-то «образование»! Часто это не доброта, а, наоборот, жестокость.
Элинор, однако, думала о другом:
— Судя по всему, она действительно часто бывает в господском доме. Я знаю, она читает вслух тете Лауре после того, как у той был удар.
— А что, сиделка ей читать не может?
— Сиделка О’Брайен, — ответила с улыбкой Элинор, — говорит с ирландским акцентом, от которого можно с ума сойти! Неудивительно, что тетя предпочитает Мэри.
Пару минут Родди нервно расхаживал по комнате. Потом он сказал:
— Знаешь, Элинор, я думаю, нам нужно съездить туда.
В голосе Элинор прозвучало отвращение.
— Из-за этого?..
— Нет, нет, вовсе нет. А впрочем, черт побери, давай будем честными: да! Это мерзкая писулька, но в ней может быть и правда. Я имею в виду, что старушка здорово больна, а…
— Родди взглянул на Элинор со своей обаятельной улыбкой, признавая несовершенство человеческой натуры, и закончил:
— …а деньги имеют значение и для тебя и для меня, Элинор.
— О да, — быстро согласилась она. Родди серьезно продолжал:
— Не сочти меня таким уж расчетливым, но в конце концов тетя Лаура всегда сама говорила, что мы ее единственные родственники. Ты — ее племянница, дочь ее брата, а я племянник ее мужа. Она то и дело давала нам понять, что после ее смерти все перейдет к тебе или ко мне, а вероятнее всего — к нам обоим. И это большие деньги, Элинор.
— Да, пожалуй, — задумчиво согласилась она.
— Содержание Хантербери обходится недешево. Дядя Генри, когда он встретился с твоей тетей Лаурой, был человеком состоятельным. Да и она сама была богатой наследницей. Ей и твоему отцу досталось после родителей прекрасное состояние. Жаль, что твой отец так увлекся биржевыми спекуляциями.
Элинор вздохнула.
— Бедный папа, у него никогда не было делового чутья. Перед смертью денежные дела очень беспокоили его.
— Да, твоя тетя Лаура оказалась более деловой. Она вышла за дядю Генри, они купили Хантербери, и она как-то говорила мне, что ей всегда везло с помещением капитала.
— Дядя Генри по завещанию все оставил ей, не так ли.
Родди кивнул:
— Да, жаль, что он умер так скоро. А она так и не вышла замуж во второй раз. Верная душа, ничего не скажешь. И к нам всегда очень добра. Ко мне относилась так, словно я ее родной племянник. Если приходилось туго, она всегда меня выручала. К счастью, я не очень часто заставляю ее делать это.
— Со мной она тоже была очень щедра, — с благодарностью вставила Элинор.
— Тетя Лаура молодчина, — согласился Родди.
— Но, видишь ли, Элинор, быть может, мы оба жили, ну… выше своих средств, что ли… Да и с работой тоже… Я, например, работаю у «Льюиса и Хьюма». Надрываться не приходится, и местечко это меня устраивает. Я сохраняю уважение к самому себе, ибо как-никак, а тружусь, но заметь, не беспокоюсь о будущем, потому что рассчитываю на тетю Лауру.
Элинор вздохнула:
— О нас тоже можно сказать, что мы пиявки.
— Чепуха! Просто нам давали понять, что со временем у нас будут деньги. Естественно, это отражается на нашем поведении.
Элинор раздумывала над чем-то.
— Ведь тетя никогда не говорила нам конкретно, как она распорядится своими деньгами.
— Да какое это имеет значение? Ведь мы собираемся пожениться, так что совершенно безразлично, поделит ли она состояние между нами или оставит его кому-то одному.
Он с нежностью улыбнулся и добавил:
— Все-таки хорошо, что мы любим друг друга. Ведь ты любишь меня, Элинор?
— Да.
Ответ ее прозвучал холодно, как по обязанности.
— Да, — передразнил ее Родди.
— Ты просто прелесть, Элинор. Этакая снежная королева, ледяная и недоступная. Наверное, за это я тебя и люблю.
Элинор затаила дыхание, но голос ее звучал спокойно:
— Вот как?
— Да.
— Родди нахмурился.
— Некоторые женщины такие хваткие и наглые, просто до омерзения… или, наоборот, удержу не знают в своем собачьем обожании, ну, душат им человека, и только. Терпеть этого не могу! С тобой же я никогда ни в чем не уверен, в любой момент ты можешь окатить меня этим твоим холодным, отчужденным взглядом и заявить, что передумала, — и при этом даже глазом не моргнешь. Ты изумительна, Элинор. Такая законченная, изысканная, словно произведение искусства!.. Я думаю, наш брак будет очень счастливым… Мы любим друг друга, но не слишком. Мы хорошие друзья. В наших вкусах много общего. Мы знаем друг друга наизусть. Ты мне никогда не надоешь, потому что ты такая изменчивая, такая неуловимая. Я вот могу надоесть тебе, уж очень я заурядный.
Элинор покачала головой.
— Никогда ты не надоешь мне, Родди, никогда!
Родди поцеловал ее и сказал:
— Тетя Лаура неглупа и, наверное, сообразила, как у нас обстоит дело, хотя мы не были у нее с тех пор, как все между собой решили. Пожалуй, неплохой предлог поехать туда?
— Да, я как раз думала… Родди закончил фразу за нее:
— …что мы бываем там реже, чем могли бы. Мне это тоже приходило в голову. Когда у нее случился первый удар, мы приезжали почти каждую неделю, а теперь не были там почти два месяца…
— Мы бы приехали немедленно, если бы она нас позвала.
— Да, разумеется. И мы знаем, что за ней хороший уход, и сиделка О’Брайен нравится ей. Но все равно, может быть, мы были немного невнимательны. Я говорю сейчас без всякой мысли о деньгах.
Элинор кивнула:
— Я знаю.
— Так что это гнусное письмо принесло какую-то пользу. Мы отправимся туда, чтобы защитить свои интересы. И еще потому, что действительно любим нашу дорогую старушку.
Он чиркнул спичкой и, поджигая письмо, задумчиво проронил:
— Интересно, чьих рук это дело?.. Кто-то «за нас», как мы говорили, когда были детьми. Что ж, всякое бывает… Матушка Джима Партингтона отправилась на Ривьеру, по уши влюбилась там в молодого врача-итальянца и оставила ему все состояние, до последнего фартинга. Джим с сестрами пробовали опротестовать завещание, да куда там…
Элинор улыбнулась:
— Тете Лауре нравится новый доктор, преемник доктора Рэнсома, но не до такой уж степени! Да и в этом противном письме говорится о девушке. Это, должно быть, Мэри.
— Мы поедем туда и сами все увидим, — завершил разговор Родди.
Сиделка О’Брайен, шурша всем, что было на ней накрахмаленного, проследовала из спальни миссис Уэлман в ванную комнату. Обернувшись через плечо, она сказала:
— Сию минуту поставлю чайник. Вы ведь не откажетесь от чашечки чая.
Сиделка Хопкинс и не собиралась отказываться:
— Я, милочка, всегда не прочь выпить чашечку. Что может быть лучше чашки хорошего крепкого чая.
О’Брайен, наполняя чайник водой и ставя его на газовую плитку, говорила:
— У меня все в этом шкафу — чайничек для заварки, чашки, сахар, а Эдна приносит мне свежее молоко два раза в день. Ни к чему без конца звонить и беспокоить прислугу. А плитка здесь замечательная, чайник закипает моментально.
О’Брайен была высокая рыжеволосая женщина лет тридцати, с ослепительно белыми зубами, веснушчатым лицом и милой улыбкой. Пациенты любили ее за бодрость и энергию. Хопкинс, медсестра, приходившая каждое утро, чтобы помочь в уходе за отличавшейся солидной комплекцией больной дамой, была добродушного вида женщина средних лет, производившая впечатление бойкой и смышленой.
Сейчас она одобрительно говорила:
— Этот дом поставлен как надо.