В романе "О дивный новый мир" осуществляется пророчество Скоугана о "Разумном Государстве", где нет места ни искусству, ни чувствам, ни самой человеческой индивидуальности, где люди производятся в колбах и воспитываются с помощью гипнопедии. С самого младенчества им внушается, что их судьба - принадлежность к определенной биологической касте - это вершина гармонии и счастья: жуткий, доведенный до гротеска пример манипуляции человеческим сознанием. Как всегда зорко, Хаксли заметил некоторые тенденции в развитии общества и довел их до логического завершения, превращающего землю в механизированный и бездушный рай.
Однако если продолжить сравнение антиутопии Уэллса и романа Хаксли, то возникнут и существенные различия. Уэллс предсказывает постепенную деградацию общества будущего, обострение всех его противоречий, вырождение "высших" и все большее озлобление и одичание "низших" классов, приводящее к всплескам насилия. Перед нами отрицательная динамика (но, заметьте, все же динамика!) развития нашей планеты - от Homo Sapiens к каким-то гигантским паукам или крабам.
"Мировое Государство", показанное Хаксли, на первый взгляд благополучнейшее общество, в котором царствуют "общность, одинаковость, стабильность" (невольно вспоминается лозунг Великой французской революции "Свобода, равенство и братство!"). Здесь действительно нет нищеты, болезней, старения, войн, разрушительных страстей и даже боязни смерти, так как людей с детства готовят принимать смерть как естественный и нестрашный конец. А если и возникают мелкие огорчения, они моментально снимаются соответствующей дозой наркотиков.
Хаксли создает не столько мрачный футурологический прогноз, как у Уэллса в "Машине времени", не столько острую социальную сатиру на определенный общественный строй, как у Джорджа Оруэлла в романе "1984", сколько философскую книгу о несостоятельности самой идеи утопии (идеи, в которую, кстати сказать, все же верил романтик Уэллс!) - построения "стабильного" общества, основанного на лозунгах "У нас каждый счастлив", "Каждый принадлежит всем остальным". А создание подобного "рая земного" будет возможно, по мысли Хаксли, лишь при условии сращения буржуазного прогресса и определенных постулатов социалистической идеологии. Вот почему давний спор некоторых критиков о том, на кого Хаксли написал пародию - "на нас", коммунистов, или "на них", буржуев, - в принципе беспредметен. Хаксли создал, так сказать, универсальную антиутопию - одновременно антибуржуазную и антисоциалистическую, антитехнократическую и антируссоистскую (ведь дикарское общество, сохранившееся в резервациях, тоже ужасно!), антиколлективистскую и антииндивидуалистическую. Недаром в романе мелькает мешанина самых разных имен (или производных от них) - Форда, Ротшильда, Маркса, Ленина, Троцкого, Мальтуса, Дарвина и многих других.
Сама идея статистики, стабильности, на которой основано "Мировое Государство" у Хаксли, гибельна для науки и искусства. Ведь в подобном обществе, несмотря на его демагогический лозунг "Наука превыше всего", "наука - нечто вроде поваренной книги, причем правоверную теорию варки никому не позволено брать под сомнение, и к перечню кулинарных рецептов нельзя ничего добавлять иначе как по особому разрешению главного повара".
Что же касается искусства, то оно попросту упразднено в этом "дивном новом мире" и заменено всякого рода эрзацами - "синтетическая музыка", "ощущальные фильмы" и прочее. Кстати, в этом обществе все состоит из эрзацев и суррогатов - от кожзаменителя до "кровезаменителя" и "заменителя бурной страсти" (збс). Даже Бог заменен на Форда, а крест приобрел Т-образную форму в честь выпущенного Фордом первого серийного автомобиля - модели Т.
Однако и здесь, как и в других романах Хаксли, красной нитью проходит тема великого искусства, искусства прошлого. В этом романе искусство представлено почти исключительно творчеством Шекспира, гений которого охватывал практически любые проявления человеческого духа. Шекспир, как и другие классики, запрещен в "Мировом Государстве": он вреден и непонятен "цивилизованным людям". (Невольно вспоминается перспектива "свободного общества", предрекаемая в "Бесах" Достоевского, где Цицерону вырывают язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспира побивают каменьями.)
Вообще не будет преувеличением сказать, что для Хаксли творчество Шекспира - "мера всех вещей": названия ряда его романов представляют собой прямые цитаты из пьес великого драматурга: "Время должно остановиться", "О дивный новый мир", "Обезьяна и сущность".
Но Шекспир был знатоком страстей человеческих, которые в "дивном новом мире" благополучно угасли, а потому произведения Шекспира опасны и вредны. А что, если страсти оживут под воздействием волшебного чеканного стиха?
Человек в "дивном новом мире" низведен до уровня бездумного автомата, с традиционной гуманистической точки зрения он ущербен морально и физически: достаточно сказать, что у значительной части женщин изначально запрограммировано бесплодие и все женщины лишены естественных радостей и тягот материнства.
Кульминационным моментом романа является разговор Дикаря, попавшего в "дивный новый мир" из резервации, с Главноуправителем Мустафой Мондом, своего рода Великим Инквизитором из романа Достоевского. Оказывается, "цивилизованное" общество не нуждается в Боге, самоотречении, самопожертвовании, благородстве, героизме... Однако отсутствие эмоций, в том числе и отрицательных, отсутствие трудностей, требующих их преодоления и нравственного выбора, делают жизнь выхолощенной и бессмысленной.
Дикарь говорит Мустафе Монду:
"- Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех.
- Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, - сказал Мустафа.